Ангел, автор и другие - [22]

Один прислужник, которого я встретил в отеле в Дижоне, знал по-английски не больше попугая. Когда я вошел в столовую и подозвал его, чтобы заказать обед, он вдруг воскликнул на немыслимом английском языке и каким-то странным тоном:

— А! Вы… англичанин!

— Да, англичанин, — ответил я. — Ну и что из того?

Шла англо-бурская война, и я был уверен, что этот прислужник хочет в моем лице оскорбить всю английскую нацию, а потому приготовился дать ему надлежащий отпор.

— Вы англичанин… англичанин, — твердил он в ответ, видимо не зная, что еще добавить; при этом в его тоне звучала радостная нотка.

Я понял, что он пытался только предложить мне вопрос: не англичанин ли я? Я еще раз сознался ему, что он угадал верно, и стал обвинять его в том, что он — француз. Он не возражал против этого. Полагая, что «введение» этим и ограничится, я начал заказывать себе обед. Я заказывал его на французском языке. Я не хвалюсь своим французским, потому что никогда не был охотником учиться по-французски; меня заставляли, пользуясь моим малолетством и моей, как принято нынче добавлять в этих случаях, «беспомощностью и беззащитностью». И я старался учиться этой, по моему тогдашнему мнению, тарабарщине как можно меньше. Несмотря на это, я все-таки выучился болтать по-французски настолько, чтобы иметь возможность жить в местностях, где не могут или не хотят говорить на других языках, кроме французского. Предоставленный самому себе, я с полным успехом мог бы заказать себе на этом языке приличный обед.

Я был очень утомлен долгим переездом и чувствовал сильный голод. В этом отеле имелся отличный стол, как мне было уже известно через других лиц, знавших это по собственному опыту. Я уже несколько часов тому назад начал мечтать о предстоящем обеде и мысленно предвкушал его. Поэтому понятно, с каким нетерпением вступил я в пространные объяснения с этим прислужником, стараясь растолковать ему, какой именно обед желал бы получить. Но прислужник и слушать меня не хотел. Он вбил себе в свою клинообразную голову, будто англичане питаются исключительно мясом, и я никак не мог его разуверить в этом. Он пропускал мимо ушей все мои возражения и твердил свое.

— Ви хочет хорош бифстек, — лопотал он. — Я дать бифстек…

— Нет, — возражал я, — мне не нужно бифштекса, в особенности приготовленного во французском провинциальном отеле. Я желаю получить что-нибудь съедобное, вполне съедобное, понимаете? Например, я хотел бы…

— Да, да, бифстек с катофью, — весело перебил он.

— С чем? — спросил я, не поняв сразу этого странного слова.

— С катофью… вареный катофью, — повторял он, пытаясь пояснить свою мысль движениями головы, рук и, вообще, самой оживленной мимикой и жестикуляцией. — И бель эль тожи, — добавил он, вероятно имея в виду угостить меня «белым элем».

Мне нужно было, по крайней мере, пять минут, чтобы выбить у него из головы бифштекс. И когда мне это, наконец, удалось, мне уже было совершенно безразлично, что есть, лишь бы было хоть что-нибудь. Поэтому я заказал порцию супа и жареной телятины. В виде третьего блюда прислужник по собственной инициативе прибавил нечто, похожее на припарку, но величаемое им «плюмпуденом». Я так и не решился дотронуться до этой сомнительной смеси. Мне кажется, прислужник сам состряпал это, желая угодить мне.

Этот слуга — настоящий тип; вы наталкиваетесь на него повсюду. Он переводит вам на ваш язык счета, сравнивая десять сантимов с одним пенни, двенадцать франков — с фунтом стерлингов; а при размене вами наполеондора с образцовым усердием сует вам в руку целую горсть медных су.

Прислужник — общий для всех стран тип, хотя больше всего он процветает, кажется, во Франции, в Италии и в Бельгии. Британский прислужник становится очень грубым и неприятным, когда его уличают в неблаговидной проделке. Иноземный же прислужник относится к таким случаям более снисходительно; он не сердится и не пламенеет деланым негодованием. Он, видимо, огорчен вашими упреками, но из сострадания к вам же; он опасается, как бы вы не повредили своему здоровью, расстраиваясь по пустому подозрению, и спешит предупредить такую беду прибавлением вам к сдаче нескольких мелких монет «из своего собственного кармана», лишь бы вы успокоились. Рассказывают об одном французе, который, не зная настоящей стоимости английской монеты, обыкновенно отсчитывал кэбменам по одному пенни, пока те не объявляли себя удовлетворенными; а когда он пробовал давать кэбменам крупную монету, то они при сдаче всегда будто бы обсчитывали его. Я не верю этому рассказу, потому что, насколько мне известно, наши лондонские извозчики, за редкими исключениями, люди довольно честные.

Но, по всей видимости, эта история уже успела переправиться через британский канал и внедриться в умах иноземных прислужников, в особенности — вокзальных. Они всегда дают путешественникам сдачу самыми мелкими монетами и притом с таким видом, словно жертвуют вам сбережения всей своей трудовой жизни. Если вы по прошествии пяти минут все еще окажетесь не вполне удовлетворенным, прислужник вдруг скрывается. Вы думаете, что он побежал куда-нибудь за деньгами, так как имевшихся у него в наличности не хватило для расплаты с вами, но проходит четверть часа, а он не возвращается, и вы начинаете спрашивать о нем его товарищей.