Андропов - [52]

И вот Громыко «категорически» возражал против «экстремистских планов» сбросить Израиль в море. И при этом добавил: Ливан должны покинуть все иностранные силы. Это было первое недвусмысленное требование советского правительства, которое предполагало вывод и сирийской армии. Этим полуреверансом Иерусалиму давали понять, что подключение СССР к переговорам не только не опасно для Израиля, но, напротив, обещает ему определенные преимущества.

В сущности, Андропов не без успеха для Москвы перенял манеру и стиль политики Вашингтона в отношении Израиля: американская помощь и поддержка в обмен на израильскую уступчивость и послушание. Москва, давно сделавшая на Ближнем Востоке ставку на арабов, в целях повышения действенности своей политики решила прозондировать возможность открытия второго канала связи в регионе — израильского, проявив к еврейскому государству старательно отмеренную долю терпимости, тщательно продуманную так, чтобы не свертывать антисионистскую кампанию, необходимую для внутренних нужд государства, и одновременно не оттолкнуть от СССР радикальные арабские страны.

На Западе стали распространяться слухи то ли о предполагаемых, то ли об уже установленных тайных советско-израильских контактах, на страницах газет стали не навязчиво циркулировать сообщения о том, что отец Андропова будто бы еврей, а он сам женат на еврейке, на которой решил жениться в самый разгар сталинской кампании борьбы с «безродными космополитами».

В Израиле хорошо знают Советский Союз, но плохо понимают Андропова. И кое-кто в правительстве Бегина решил: настал час установить дипломатические отношения с Россией. А дерзкий министр обороны Шарон даже пригрозил Белому Дому возможностью переориентации на Москву /123/. Не считаясь с диалектикой марксизма, израильские руководители мыслили линейно-исторически: когда-то СССР и Израиль после бурного дипломатического разрыва в 1952 г. мирно и тихо «сошлись» сразу же после кончины кремлевского диктатора волей «коллективного руководства», воцарившегося в Москве (Маленков — Хрущев — Молотов) в апреле 1953 года.

Так почему же, полагали в Иерусалиме не почтет за благо пойти по тому же пути и Андропов? Но новое советское «коллективное руководство» рассудило иначе: Иерусалим не стоит дипломатической «обедни». Вот почему попытки Израиля достичь немедленной нормализации с Советским Союзом преждевременны и даже вредны, ибо приводят к противоположным результатам. Андропов не в состоянии себе позволить восстановить дипломатические связи с Израилем, даже если бы хотел, — а хочет ли? — так как это означало бы признание ошибочности политики Брежнева, к которой и он был причастен. Это создало бы для него дополнительные проблемы в Политбюро с наследниками Брежнева — Тихоновым и Черненко. Сближение с Израилем также чревато для Андропова осложнением отношений с президентом Сирии Асадом и неизбежным разрывом с безумцем Кадафи и фанатиком Хумейни. Именно сейчас Андропову это ни к чему: ему важно не ослаблять свои позиции в арабском мире, а всемерно их укреплять и усиливать.

Советский Союз признает право Израиля на существование не из филантропических или гуманистических соображений — сами эти понятия нефункциональны в советской дипломатии, — а руководствуясь исключительно своими великодержавными и империалистическими интересами. Если бы не существовало Израиля, СССР пришлось бы его создать и поместить на Ближнем Востоке, ибо без него — нет советского присутствия и влияния в регионе. И при этом важно, чтобы Израиль был таким, каков он сейчас — сильным, мужественным, жизнеспособным, готовым за себя постоять.

Советскому Союзу выгодно, чтобы мощь Израиля вызывала беспокойство его соседей — это открывает возможность для советского проникновения, сперва военного, а затем политического, в арабский мир. Слабый Израиль сделал бы союз Москвы с арабскими государствами излишним — у них бы не было необходимости лихорадочно запрашивать огромные поставки оружия.

Израиль, полностью доминирующий на Ближнем Востоке, также не желателен СССР — арабские руководители могут придти в этом случае к мысли, что Москва не в состоянии защитить их политические амбиции и националистические притязания. С позиции Кремля идеальным является, — хоть, разумеется, этого никто открыто не декларирует, — равновесие сил и страха на Ближнем Востоке.

Что же скрывается за новым советским наступлением на Ближнем Востоке — временный конец пассивной политики Брежнева в регионе или начало тактической переориентации всей советской глобальной политики? Ответ на эти вопросы следует искать не в заявлениях советского правительства, а на полях грядущих международных столкновений.

Вопрос в том, когда и где они произойдут. Сегодня конфликт, тлея, грозит вспыхнуть в Западной Европе. Он разворачивается и нарастает на фоне общей уверенности, что вне зависимости от характера и остроты противоборства Востока с Западом поглотить Европу СССР не в состоянии — «захватить ее означает откусить кусок, который Кремль не сможет переварить» /124/.

Это суждение, однако, нуждается в конкретизации: когда не сможет? В настоящее время — возможно и даже вероятно. Но не в будущем, ибо по мере роста военного превосходства Москвы процесс «советского пищеварения» станет более эффективным. Да и в самой Западной Европе происходят процессы, которые сделают ее более «удобоперевариваемой» для коммунистического «желудка». Но в одном можно не сомневаться: ведя борьбу за Западную Европу и в Западной Европе, Андропов совершенно ясно взвесил все «за» и «против» и подсчитал убытки прежде, чем выложить на стратегический «стол» высокие политические «ставки», потому что в современной военной доктрине Кремля «европейский фактор» рассматривается как определяющий.