Пришлось остаться.
— Ну? — с вызовом спросил Лёха, обращаясь к Обмылку.
— Перетрем… — недовольно повторил тот и вновь покинул сумрачные наши акварели.
* * *
Мы долго молчали. Я просто не знал, что сказать. Лёху было жалко, но не говорить же об этом вслух!
— Как ты сюда попал, Володя? — чуть ли не с укоризной неожиданно спросил он. — Ну ладно, Вадима безденежье достало, Лера у сослуживицы норковый воротник в гардеробной срезала…
— Как? — не поверил я.
— Не знаю. Технических подробностей не выспрашивал…
— Но почему?! — Я был настолько поражен, что даже Лёхины беды отодвинулись на второй план.
— Наверное, справедливости захотелось. У одних есть воротник, у других нету…
— Откуда знаешь?
— От нее.
— И ты ей поверил?
— Н-ну, во всяком случае, из всех ее автобиографий эта самая правдоподобная…
Я моргал, переваривая услышанное. Да ерунда это все! Мало ли что правдоподобно! Если на то пошло, как раз правда невероятна, а правдоподобнее вранья вообще ничего не придумано. Наверняка оговорила себя — под настроение…
Лёха смотрел на меня с усталым пониманием.
— Тебя-то, Володя, с чего сюда занесло? — повторил он. — А то ведь так и не узнаю…
Я кое-как передал в двух словах свою историю. Алексей кивнул шершавой серой головой.
— Что-то в этом роде я и предполагал… По-другому с тобой просто быть не могло…
Речь его звучала неторопливо и отрешенно, словно он уже не принадлежал нашей мути.
— А тебя с чего? — вновь преисполнившись жалости, спросил я.
Алексей слегка оживился.
— Ты не поверишь, — сказал он, как бы сам себе удивляясь. — Из высоких соображений. Нет, были, конечно, и житейские трудности, иначе бы Карина ко мне не подкатилась. Но в целом…
— Высокие соображения — это?..
— Ну как же!.. — язвительно выговорил он. — Такой шанс! Осознать место человека во Вселенной… Идиот!
— Почему идиот?.. — невольно заступился я за Лёху прошлого перед Лёхой нынешним. Прошлый и впрямь казался мне понятнее и ближе.
— Потому что меньше знаешь — крепче спишь, — отрезал он.
И я наконец заподозрил, что не только моральный износ был причиной его срыва.
— Смысловая составляющая?.. — У меня даже голос сел.
Алексей молчал.
— Ты что… говорил со своим лохматым?..
— Черт его знает, — безрадостно откликнулся он. — Может, с ним, а может, с самим собой… Поди разберись!..
— И что? — с трепетом спросил я.
Лёха нахмурился, вздохнул.
— Помнишь, ты удивлялся, что здесь нет ни одного лицензионного андроида? А их здесь, оказывается, и быть не может…
Я ждал, что он скажет дальше.
— Видишь ли, Володенька, насколько я понял, запустить сюда хотя бы одного лицензионного — это все равно что запустить хорька в курятник. Лицензионные лохматых уничтожают.
Последние три слова проникали в сознание поочередно. Проникли. Сложились. И ослепительно взорвались. Бог ты мой, я ведь и сам мог об этом догадаться — из Мымриных страхов! Уничтожают лохматых… Этакие механические спецназовцы, как в американских фильмах: ищут очередную муть, тайное убежище нелюдей, находят — и жгут дотла.
— Почему?..
Наверное, я произнес это вслух. Поскольку Лёха мне ответил. Спокойно, рассудительно.
— Наверное, потому что их так запрограммировали. Искать и уничтожать. Как клопов. Как крыс.
— Да, но… зачем их так запрограммировали?
— Затем что лохматые — наши враги.
— Наши?..
— Да, в том числе и наши… Ты ведь гуманоид, не так ли?
— Твари! — вырвалось у меня.
— Ну слава богу, — с насмешливым облегчением молвил Лёха. — Дошло наконец. Понял теперь, почему я не могу здесь больше оставаться? Хоть куда, хоть на свалку…
— Да не лохматые твари! — взвился я. — Мы твари, мы!
Лёха был так озадачен, что слетели с него вмиг и траур, и обреченность — одна щетина бросала вызов общепринятым правилам. Он даже чуть отстранился, словно бы желая оглядеть меня как явление в целом.
— Они кого-нибудь убивают? — вопрошал я с пеной у рта. — Кто?
— Лохматые!
— Кого?
— Кого угодно! Нас, друг друга!
— Видимо, да…
— Ах, видимо!.. А ты это видел?
— Нет, но…
— А мы?
— Во-он ты куда гнешь, — сообразил он. — Под презумпцию невиновности подводишь…
— А мы?! — в бешенстве повторил я.
— Ну, убиваем… — вынужден был согласиться он. — Себя, других…
— Трупы убитых они едят?
— Чего? — не поверил Лёха своим ушам.
— Того! Ни разу в жизни говяжью котлету не пробовал?
— Да вы, батенька, толстовец, — восхищенно заметил Алексей.
На мелкую эту провокацию я не повелся.
— Боятся нас и ненавидят, говоришь? Правильно делают! Мы сами себя боимся и ненавидим…
Лёха перестал улыбаться.
— Это наше право, — пропустил он сквозь зубы, причем левая щека его дернулась. — А у них такого права нет и не будет… Помнишь, у Пушкина? «Я презираю Отечество мое с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство…»
— Стоп! — прервал я его. — Презирать — одно. Уничтожать — другое. В чем их вина? В том, что они на нас не похожи? В том, что они красивы, а мы уродливы?..
На этот раз ответа не было долго. Лёха сидел, опустив голову — серую, шершавую, будто посыпанную пеплом.
— Слушай, ты… — словно бы через силу произнес он, так и не подняв глаз. — Либеральная обшмыга третьего разряда… Неужели трудно уразуметь: будь они ни в чем не повинны, с ними бы так не поступали…
