Андрейкин счёт - [7]
В шахматной игре Коля «профессор». Если у ребят какая-нибудь задачка не решается или что-нибудь непонятно, — сразу обращаются к нему. Коля никогда не отказывается помочь, только поморщится немного для важности: дескать, чего пристаёте с мелочами.
Для важности он и очки завёл в роговой оправе. Чтобы постарше выглядеть. И никто не догадывается, что глаза у него совершенно нормальные, а стёкла у очков — простые.
Ходит он по Дому пионеров ни на кого не глядя, и все перед ним расступаются. Уважают. Первый разряд!
А в этом же Доме пионеров занимается в хоровом кружке Майка Воробьёва. Она небольшого роста, хоть и учится в шестом классе. У неё круглое весёлое лицо, чёрные блестящие глаза. На затылке тёмные косички связаны коричневыми лентами и висят полукольцами.
Недавно в Доме пионеров состоялся концерт для пионерского актива. Ребята собрались внизу, в комнате игр, пели, танцевали. А потом пошли наверх, в зрительный зал.
Так получилось, что Коля и Майя подошли к двери одновременно и оба приостановились. Потом Коля легонько плечом отодвинул Майю и прошёл в двери первым.
Майя покраснела, нахмурилась и сказала:
— Удивительно, какие среди мальчиков попадаются невежи!
Коля от неожиданности остановился и посмотрел на Майю сверху вниз.
Какая-то девчонка из хора делает замечания ему, Коле Головину, шахматисту первой категории! Разве она не видит, что у него значок с красной полоской? Коля выпятил грудь:
— Надо знать, кому делать замечания! Ростом не вышла.
— Мой рост ни при чём. А вы просто плохо воспитаны.
Майя повернулась на носках и пошла к подругам.
Коля важно занял место в первом ряду.
А после концерта, как назло, он снова столкнулся в дверях с Майей. И так же, как и раньше, не уступил ей и прошёл в дверь первым.
На этот раз Майя не сказала ему ни слова.
По дороге домой девочки оживлённо обсуждали это небольшое происшествие. Потом Майя что-то сказала им, и все согласно закивали головами и засмеялись.
На следующий день, придя в Дом пионеров, Коля столкнулся в дверях с двумя девочками. Они вежливо уступили ему дорогу и сказали хором:
— Пожалуйста, мальчик, проходите.
Коля важно кивнул головой и подумал: «Уважают…»
А за его спиной девочки переглянулись и тихонько засмеялись.
У другой двери совсем маленькая девочка с тонкой, будто мышиный хвостик, светлой косичкой сказала ему то же:
— Пожалуйста, мальчик, проходите!
Это повторилось и у третьей двери, и у четвёртой.
Куда бы Коля ни шёл, везде девочки с подчёркнутой любезностью уступали ему дорогу и говорили:
— Пожалуйста, мальчик, проходите.
Коле стало не по себе. Появилось такое чувство, будто кто-то задал ему задачу и он, Коля Головин, шахматист-перворазрядник, не может её решить.
В этот день Коля даже играл в шахматы хуже, чем обычно. Перед самым концом занятий его позвали по какому-то делу к директору. Надо было пройти три комнаты, подняться по лестнице на второй этаж и там пройти ещё через несколько дверей.
У каждой двери девочки весело уступали ему дорогу. И даже в глазах встречных мальчиков таилась насмешка. Колина важность пропала, блестящие стёкла очков не могли скрыть растерянных глаз. Уши покраснели.
А когда Коля уходил домой, он столкнулся у входных дверей с Майей Воробьёвой. Она смотрела на него озорными чёрными глазами и молча ждала, когда он пройдёт. Коля тоже стоял, настороженно ожидая фразу, лишившую его покоя:
— Пожалуйста, мальчик, проходите!
Но Майя молчала.
Тогда Коля глубоко вздохнул и сказал:
— Пожалуйста, девочка, проходите.
Лицо Майи вспыхнуло, будто кто-то осветил его изнутри.
— Спасибо, — сказала она и прошла в двери.
И Коля почувствовал облегчение, будто он решил нерешённую задачу.
ЧАЙКА
Я лежал на камнях. Нельзя сказать, чтобы это было удобно, но всё побережье усеяно ими. Здесь и мелкая отполированная галька, и здоровый круглый булыжник, которым впору мостить улицы, и огромные глыбы, такие, что с места не сдвинуть. Правда, море, когда рассердится, перекатывает их, будто горох на тарелке.
Высоко в синеве висело жаркое южное солнце. Слева на горизонте подымались серебряные от снега горные вершины. А у ног шумело море. Вдали оно выглядело ослепительно гладким, будто синее стекло. Ближе к берегу стекло разбивалось, осколки сверкали золотом солнца, белой пеной изломов.
Я загорал. Подложив руку под голову, щурился от солнца и с любопытством следил за двумя рыболовами.
Они сидели у самой кромки прибоя, и младший то и дело шарахался от шипящей пены. Собственно говоря, я не берусь утверждать, что он был младшим. У него была большая стриженая голова, каким-то чудом держащаяся на тонкой птичьей шее. Острые загорелые плечи были в розовых пятнах, с них клочьями слезала обожжённая кожа. Движения его, когда он что-нибудь делал, были неуверенны, неточны.
Ребята ловили не на удочки, а на «закидушки» — длинные лесы с несколькими крючками и грузилом на конце. С его помощью крючки с наживкой закидывают в море; а конец лесы рыболов держит в пальцах и пальцами чувствует клёв.
Когда меньший мальчишка начинал орудовать «закидушкой», нельзя было смотреть без смеха. То он ловил сам себя за штаны, то грузик его летел в прибрежные камни, леса путалась, и неуклюжий рыболов, сопя розовым обгорелым носом, подолгу распутывал её.
