Андрейка - [27]

Жизнь Андрейки вступила в новый свой день.

II

Мартын шел домой молчаливый, чем-то озабоченный. Любопытно, как иногда бывает с человеком. Еще вчера все, в том числе и он, бывший партизанский командир, были охвачены необычайным подъемом и остро ощущали полноту своего счастья, принесенного родной Советской Армией, а сегодня вдруг стал хмурым, чем-то недовольным. Андрейка не решался ни о чем спрашивать. Ждал, пока Мартын сам скажет, что с ним.

Мартын только вчера ночью вернулся из Новоселковского сельского Совета. Там он пробыл два дня и приехал домой очень встревоженный. Потихоньку открыл дверь в избу и, чтобы не разбудить Андрейку, сразу лег в кровать. Утром встал, ополоснул холодной водой лицо и, торопливо вместе с Андрейкой позавтракав, отправился на работу.

Мальчик не мог догадаться, почему так озабочен Мартын. Ему, чужому, казалось, что, быть может, причина этого — он, Андрейка, и есть. Семья Мартына скоро приедет, а ты лишний в доме. Но мальчик быстро отогнал эту мысль. «Если действительно замечу что-нибудь такое, сразу убегу»,—рассуждал он, успокаивая себя.

Вернувшись после работы домой, Мартын быстро разделся, зачерпнул кружкой воды из ведра и попросил Андрейку:

— Будь добр, полей на руки, и пора обедать...

Мальчик почувствовал в голосе Мартына прежнюю теплоту. Он знал, что дел теперь у Мартына много, заботы по службе огромные: не первый раз сегодня ходил к нему на работу и видел, сколько людей всегда ожидают приема. И все они из деревень, с разными просьбами.

— А ты, видно, грустишь тут один, Андрей, — крепко зажмурив глаза, чтобы не попало мыло, заговорил Мартын.— Сам, брат, понимаю, что мало времени уделяю тебе. Целыми днями не видимся... Плохо, очень плохо. Ты уж если что, прости меня, старика...

— Что вы, дядя Мартын! — обрадованный услышанным, остановил его Андрейка.— Разве я не вижу, как вы делами заняты! Хотя мне, конечно, одному скучновато.

— Ничего. Вот приедет мой Юрка да и сын Рудака, Михась, в дороге. Будет тогда у тебя свой боевой отряд. Возьмешь их в руки, по-партизански... Только не поддавайся и сразу инициативу бери...

Вытирая лицо полотенцем, Мартын ласково смотрел в глаза мальчика и хитровато улыбался.

— А теперь давай я тебе помогу.— Он взял из рук Андрейки кружку.— Подставляй пригоршни... Вот так, так... Шею хорошенько потри, руки до локтей мылом намыливай... Вот, брат, красота какая. Не хуже, чем возле нашей землянки было...

Андрейка тоже умылся.

— Спасибо, хватит, — потянулся он к полотенцу.

— Не за что, — сказал Мартын.— Мы в расчете, друг другу помогаем.

Сели за стол. Не торопясь начали обедать. Ели молча. И Андрейке опять стало не по себе. Молчит дядька Мартын, переживает. Раз и второй глянул Андрейка на него и тоже глаза опустил. Мартын это заметил, появилось желание поговорить с мальчиком о виденном за последние дни, о том, что не дает ему покоя, нестерпимо сжимает сердце болью.

— Трудно было нам, Андрей, в лесу, в походах наших партизанских.— И Мартын немного подвинулся к окну.

Андрейка насторожился. Ему подумалось, что Мартын сейчас заговорит о его, Андрейкином, положении в доме. Разве ему, дядьке Мартыну, теперь только и забот, что с малом сироте? У него вон сколько дел. Тем более, что есть свой сын Юрка, есть дочь, жена, о которых говорит каждый день.

Несколько минут Мартын смотрел в окно, барабанил пальцами по подоконнику, наконец опять заговорил:

— Думалось мне иногда, что, как кончится война, мы будем жить спокойно. Но ошибался я, брат Андрейка. Крепко ошибался.

Андрейка подался ближе к Мартыну. Он все еще не догадывался, куда и к чему клонит разговор бывший командир бригады, который не всегда начинал так издалека, так медленно.

Мартын положил свою тяжелую мужскую руку на голову мальчика:

— Я вот во многих деревнях побывал за эти дни. И сердце, брат, болит от всего увиденного...

Он поднялся с лавки и зашагал по комнате. Дошел до двери, повернулся:

— В Новоселках одна корова осталась на весь сельсовет. В Петровичах ни один петух не поет... А в Ганичах нет ни одного уцелевшего двора. Люди пришли из леса, а приткнуться негде. Сеять надо, а ни семян, ни машины ни одной. И эти сожженные деревни, заросшие бурьяном поля называются сельским хозяйством района, руководить которым меня назначили. Ой, брат, как тяжело!..

Андрейка слушал внимательно, не сводя своих глаз с Мартына. А тот все шагал по избе и продолжал говорить.

— Вот и попробуй, брат, в таких условиях быть хорошим работником,— на мгновение остановился он перед Андрейкой.— Хотя, пожалуй, тебе всего этого и не понять.

— Трудно вам, дядя Мартын, — посочувствовал мальчик.— Это я понимаю...

— Если бы одному мне, невелика беда. Людям трудно. Конечно, государство нам поможет. — Мартын опять сел возле окна, рядом с Андрейкой.— Поможет скотом, семенами, машинами. Послали и мы людей за подмогой. Но на всех ли и сразу ли ее хватит. Э-э, брат, трудновато и самому государству помочь всем нам сразу в первые годы. Главная надежда — на людей, воспитанных нашей партией, которые смело идут за ней. Они преодолевают все... Поэтому надо помнить, что мы, брат, с тобой на особом учете. Партизаны, районные работники, — уже веселее улыбнулся Мартын.— А я вот был в одной землянке, в солдатской семье, где трое маленьких детишек едва-едва выжили. Дали мы им хлеб, намазанный маслом, так двое начали есть, а третий говорит: «Снимите картошку, я ее съем, а этого не хочу...» Это масло он называет картошкой, а о хлебе даже понятия не имеет.