Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания - [7]
— А есть ли какое-нибудь разумное объяснение столь яростному обличительному пафосу Фотия, кроме того, что книга действительно ужасна? — поинтересовался Фоменко.
— Конечно. То есть мы можем лишь догадываться. Всё дело, как водится, в политике. Фотию, похоже, не нравилось, что в «Деяниях Андрея» ничего не говорилось о том, что Андрей Первозванный поставил первого епископа Византия — будущего Константинополя, а для Фотия это уже значило вот что: не только первый Рим, но и второй мог похвалиться апостольским преемством. В период особенно острого конфликта между папским и патриаршим престолами предание об Андрее Первозванном должно было служить Фотию мощным идеологическим оружием. Именно в девятом веке появляются новые, уже хорошо до нас дошедшие, версии жития апостола, а неудобные «Деяния», несомненно, куда более древние, предаются забвению. Возможно, их византийские рукописи сознательно уничтожались, по крайней мере не переписывались. Только вряд ли Фотий уничтожил тот экземпляр, который был в его распоряжении. Он, конечно, сохранился в Патриаршей библиотеке, и не исключено, что пережил нашествие крестоносцев, а затем… Затем одна надежда — что он сохранился в том книжном собрании, что вывез в Рим в 1462 году Фома Палеолог, брат последнего византийского императора. Кстати, прихватив с собой из Патр честную главу и некий крест, якобы апостола Андрея. Вроде бы в приданое его дочери Софьи вошли эти книги и оказались потом с нею в Москве, а если ещё и библиотека Ивана Грозного чудом уцелела…
— И опять вы к этой библиотеке!.. — начал было возмущаться Фоменко, но отец Ампелий его одёрнул:
— Ладно-ладно, Григорий. На Государственную рукописную библиотеку — или как там вы её сейчас зовёте? — у меня надежд куда больше. Пойдёмте в дом, на трапезу, там нас уже заждались.
Учёная беседа продолжилась и за обедом. Отец Ампелий вступил в спор с настоятелем, доказывавшим первичность Евангелия от Матфея по отношению к Евангелию от Марка, но не долго упорствовал. Кроме того, московские отцы расспрашивали афонского о жизни в Симонопетрском монастыре, где тот подвизался. Оказалось, что ежедневное, кроме праздников, занятие наукой было включено в монашеское правило отца Ампелия, который оказался знаком со всем цветом западной библеистики, патрологии, литургики, агиографии, лингвистики и археологии. Таких необычных гостей в N-ckom приходе, пожалуй, ещё не бывало.
Сразу после трапезы Григорию поручили довезти отца Андрея до метро, остальным же можно было продолжать общение с афонским гостем. На прощание он сказал Григорию, чтобы тот обратил пристальное внимание на все противоречивые и странные места в житиях апостола Андрея, особенно в славянской традиции, и что он, отец Ампелий, пока в Москве, с ним ещё непременно свяжется и сообщит нечто чрезвычайно важное.
Когда же тронулись в путь, отец Андрей осенил крестным знамением убегающую под колёса автомобиля дорогу и первым делом заговорил об отце Ампелии:
— Мне, конечно, очень лестно, что пришлось пообщаться с таким маститым учёным, как этот ваш афонский старец, только не показалось ли тебе, Гриша, что он надо мной всё время как бы подтрунивал?
— Ничуть, отче. Твоя проповедь ему очень даже пришлась по вкусу, в особенности начало.
— Будь он грек, то всё с ним было бы понятно: себе на уме — как оно и положено греку. А ведь он не пойми откуда на Афоне взялся, из какой страны туда прибыл — не говорит. Какой хоть фамилией он свои статьи подписывает?
— Не фамилией, а монашеским прозвищем — Ампелий Симонопетрйт. Фамилии его, кажется, никто не знает. Но просто кладезь премудрости — такой, что и все чудачества ему простить можно. Пару лет назад он мне очень помог в поиске греческого оригинала одного апокрифа, который к тому моменту был известен только по-славянски. Точнее, не греческого даже, а коптского: он читает, пожалуй, на всех языках, новых и древних.
— Ох, Гриша, всё равно мне его учёность подозрительна. Много ли от неё веры прибавляется, а? Кабы не наоборот…
Я хотя и учусь в академии — владыка благословил, куда денешься? — но про себя понимаю: как засосёт вся эта церковная наука, одолеют сомнения — так в какую-нибудь ересь и впадёшь, разуверишься по крайней мере. И заметь, кто, например, такие лучшие в мире библеисты? Все сплошь протестанты. Агиологи кто? Католики одни. Всё-то они понимают, все рукописи изучили, издали, откомментировали, составили сотню словарей — а вера-то у них где? В словарях, что ли? А мне в нашем соборе, в райцентре нашем, десять отпеваний на дню, пять крещений, да ещё сотню старушек исповедовать — тут на ваших критических изданиях далеко не уедешь. Другое дело, — и отец Андрей сразу даже как-то встрепенулся, — сирийские отцы… Очень у них стихи задушевные получались, а если ещё и по-сирийски читать, так совсем молитвенно выходит, одна сплошная благодать.
Чтобы как-то незаметно свести на нет неприятный ему разговор, Гриша делал вид, что следит только за дорогой, не отвлекаясь на собеседника, и даже включил радио. Хорошо знакомая мелодия проигрыша со встревающей в неё партией флейты напомнила ему о том времени, когда он студентом-практикантом в археологической экспедиции на Тамани слушал эту самую песню по нескольку раз в день на раскопе, где крутили всего пару кассет, а потом ещё повторяли их содержимое ночью у костра, подвывая дурным голосом под гитарный бой:
Коллективный научный труд «Средневековая Европа: Восток и Запад» открывает серию публикаций Лаборатории медиевистических исследований НИУ ВШЭ, посвященных вечной и вместе с тем неисчерпаемой теме отечественной медиевистики: взаимоотношениям латинского Запада европейского субконтинента и православного (а отчасти и мусульманского) Востока. Из бесконечного разнообразия возможных сюжетов для данного издания отобраны лишь до сих пор глубоко не изученные. Во-первых, разбираются брачные стратегии и стратегии имянаречения в среде правящей элиты разных обществ Северной и Восточной Европы – от Скандинавии до Грузии.
Повесть лауреата премии «Дебют» Саши Грищенко «Вспять» на первый взгляд предельно фактографична, однако на деле это попытка преодоления правды факта. Реалии детства и дома, воспоминания и семейные предания втекают в поток земного времени, и вся повесть смотрится развернутой метафорой сыпучести, бегучести, невозвратимости бытия.
В основе книги «Бог, Рим, народ в средневековой Европе», продолжающей серию «Polystoria», — исследования, выполненные сотрудниками Лаборатории медиевистических исследований НИУ ВШЭ и их коллегами. Она посвящена различным аспектам культурной, религиозной и политической истории Средневековья на Западе и Востоке Европы. Помимо исследований здесь публикуется ряд средневековых сочинений, впервые переведенных с латыни и старопортугальского. Книга адресована историкам, филологам, историкам искусства, религиоведам, культурологам и политологам, а также широкому кругу читателей, интересующихся историей Европы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящую книгу составили переводы греческих текстов VIII–X веков, рассказывающих различные истории, подчас фантастические, о древней культуре Константинополя. Заброшенные в «темные века» здания и непонятные статуи внушали горожанам суеверный ужас, но самые смелые из них пытались проникнуть в тайны древних памятников, порой рискуя жизнью. Загадочные руины обрастали пышными легендами, а за парадным фасадом Города крылся необычный мир древних богов и демонов. Путешествуя по «воображаемому Константинополю» вместе с героями текстов, читатель сможет увидеть, как византийцы представляли себе историю дворцов и бань, стен и башен, храмов и монастырей, а также окунуться в прошлое и даже будущее столицы христианского мира. Книга «Легенды Царьграда» составлена и переведена Андреем Виноградовым, российским историком, исследователем Византии и раннего христианства.
Книга представляет собой воспоминания, написанные выдающимся гитаристом современности. Читатель узнает много интересного о жизни Петра Полухина в Советском Союзе и за рубежом.
Книга Аллы Зубовой «Под знаком Стрельца» рассказывает о знаменитых людях, ставших богатейшим достоянием российской культуры ХХ века. Автору посчастливилось долгие годы близко знать своих героев, дружить с ними, быть свидетелем забавных, смешных, грустных случаев в их жизни. Книга привлечет читателя сочетанием лёгкого стиля с мягким добрым юмором. Автор благодарит Министерство культуры РФ за финансовую поддержку.
В книгу Е. В. Юнгер, известной театральной актрисы, вошли рассказы, повествующие об интереснейших и значительных людях принадлежащих искусству, — А. Блоке, Е. Шварце, Н. Акимове, Л. Колесове и других.
Я не хочу, чтобы моя личность обрастала мифами и домыслами. Поэтому на этой страничке вы можете узнать подробно о том, кто я, где родилась, как выучила английский язык, зачем ездила в Америку, как стала заниматься программированием и наукой и создала Sci-Hub. Эта биография до 2015 года. С тех пор принципиально ничего не изменилось, но я устала печатать. Поэтому биографию после 2015 я добавлю позже.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Гений, которого мы никогда не понимали ... Человек, которого мы никогда не знали ... Правда, которую мы никогда не слышали ... Музыка, которую мы никогда не забывали ... Показательный портрет легенды, описанный близким и доверенным другом. Резонируя с непосредственным присутствием и с собственными словами Хендрикса, эта книга - это яркая история молодого темнокожего мужчины, который преодолел свое бедное происхождение и расовую сегрегацию шестидесятых и превратил себя во что-то редкое и особенное. Шэрон Лоуренс была высоко ценимым другом в течение последних трех лет жизни Хендрикса - человеком, которому он достаточно доверял, чтобы быть открытым.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.