Андрей Курбский - [12]

Курбский, «московский Иуда», нарисован антиподом Ивана Грозного, однозначно предателем и негодяем, который еще при жизни наказан многочисленными неудачами и несчастьями за свою измену (такой несколько неожиданный для соцреализма, но прямо-таки христианский провиденциализм). При этом, получив обличительное письмо царя, Курбский сам осознает высокую правду государя и всю низость своего падения: «Правда, Иван Васильевич... правда... Прочь! Уйди! Не мучай!»

Уже само описание покоев князя в Ковельском замке как разбойничьего вертепа должно заставить читателя возненавидеть его хозяина:

«Отсвет огня падает на мрачные, под низкими каменными сводами стены, убранные разным оружием... Этими алебардами, саблями и шестоперами он, князь, и его приближенные били под Великими Луками московских воинов. Этому оружию особый почет – вот отчего оно и развешано на коврах. В другом месте сабли, копья и прочее оружие, развешанное просто на каменной стене, в большом беспорядке. В углах также сложено много оружия. Все это – трофеи, собранные с мертвых воинов-москвитян. Это оружие брали с собой люди князя Курбского, когда он водил их на татьбу».

В покоях Курбского есть специальная «комната мести»:

«Здесь он некогда предавался радужным мечтам о походе на Москву, о низложении с трона царя Ивана Васильевича, о возведении на престол князя Старицкого Владимира Андреевича, о возвращении своем в удельное Ярославское княжество. А теперь смешно об этом думать!»

Надежды князя на успех нападения на Псков Стефана Батория не оправдались. Между Россией и Речью Посполитой заключен мир. Курбский стал никому не нужен: «Всеми забытый, никем не почитаемый... как затравленный зверь, сидел в своем каменном мешке, боясь показаться на воле, чувствуя себя убогим, беспомощным узником». При этом он приказывает бить батогами русского пленного, который не только не отрекся от Родины под пытками (несмотря на то, что Иван Грозный был виновен в гибели семьи этого человека), но и стал в лицо проклинать и обличать Курбского как предателя[33].

Сходная трактовка образа Курбского как символа предательства содержалась на страницах советских учебников сталинского времени. Например:

«Главнокомандующий русскими войсками князь Андрей Курбский, бывший член Избранной рады, в 1562 году был разбит под Ревелем. Иван IV стал подозревать главнокомандующего в измене... В январе 1564 года литовский гетман Радзивилл нанес русским войскам сильное поражение. Андрей Курбский, командовавший армией в Дерпте, вместе с двенадцатью боярами перешел на сторону врага. Этот изменник получил большой отряд войск и повел войну против своей родины. Он разграбил город Великие Луки и требовал еще более активных действий против Москвы. Из переписки Ивана IV с Курбским видно, что он не случайно оказался на стороне врагов родины. Он был решительным противником политики Ивана IV, ненавидевшего бояр. В письме Курбскому Иван IV заявил, что со всеми изменниками, боярами и вельможами он будет расправляться беспощадно, что его цель – окончательно сломить всех этих мелких царьков, укрепить единую власть, а вместе с тем и Русское государство сделать мощным и сильным»[34].

Здесь что ни строка, то ошибка: Ревель перепутан с Невелем, 12 дворян, сопровождавших Курбского в Литву, названы боярами, князю приписан грабеж Великих Лук и т. д. Но на этих неточностях зато строился цельный образ изменника Родины, врага народа, что, собственно, и требовалось.

Трактовка образа Курбского как изменника-командира, причем командующего армией (sic!), конечно, была тесно связана как с «делом о заговоре в РККА», так и с пропагандой, причем на уровне детского образования, ненависти к изменникам, необходимости борьбы с ними любыми средствами. Для этого роль князя гиперболизировалась, факты его биографии искажались и передергивались.

Так кем он был? Вспомнить настоящего Курбского!

На этом, наверное, стоит поставить точку, хотя, конечно, в наш небольшой обзор вошли далеко не все сочинения, в которых содержался миф о Курбском. У читателя наверняка назрел вопрос: речь шла о мифе, морально-этического или идейно-политического плана, – но что о Курбском говорили историки? В какой мере воссоздана подлинная биография этого человека?

Как это ни парадоксально, но Андрей Курбский, при всем обилии мифов о нем, как персонаж русской истории – фигура, изученная недостаточно. Всплеск интереса к Курбскому был в XIX веке, но эти работы по многим положениям устарели[35]. А в XX веке единственной (!) научной монографией, посвященной его биографии, был труд... немецкого историка Инги Ауэрбах, вышедший в 1985 году![36] За последние сто лет отдельные эпизоды его жизни исследовались только в статьях или в общем контексте исследований русской истории XVI века[37]. Сочинения Курбского были объектом пристального внимания и историков, и филологов[38], а вот история его жизненного пути на этом фоне играла второстепенную роль.

К сожалению, многие ценные наблюдения и открытия ученых остались невостребованными и незамеченными. Порой, особенно в обобщающих и публицистических трудах, авторы следуют выводам, сделанным не на основе изучения источников, а под влиянием вышеописанных мифов, подгоняя под них материал по известному принципу, сформулированному еще Гегелем: «Если факты противоречат нашей теории, то тем хуже для этих фактов». Память о Курбском, восприятие его образа часто определяется не научными трудами, а – влиянием литературы и культурных стереотипов. Мы помним Курбского Карамзина и Пушкина, Толстого и Эйзенштейна, но не реального боярина и воеводу XVI века.