Андрей Боголюбский - [43]

Его упрёки, несомненно, были справедливы. Однако Изяслава они привели в ярость. «Ведомо ти буди, брате, — велел он передать Святославу Ольговичу, — всяко не ворочюся, уже есмь пошёл». А дальше прямо угрожал ему: «Оже ты сам [не] идеши, ни сына пустиши, аже ми Бог дасть, успею Галичю, а ты тогда не жалуй на мя, оже ся почнёшь поползывати (отползать. — А. К.) и-Щернигова к Новугороду (Новгороду-Северскому. — А. К.)». А ведь совсем недавно Изяслав целовал крест двоюродному брату, что не будет «искать» под ним Чернигов! Так союз двоюродных братьев в очередной раз сменился жестокой враждой.

Изяслав послал за помощью к «диким» половцам — своим всегдашним союзникам. Среди прочих с двадцатитысячным войском явился к нему половецкий хан Башкорд, «отчим» его родного племянника Святослава Владимировича[33] (небывалый случай в русской истории: вдова Изяславова брата Владимира, внучка Мономаха, бежала в Степь и стала там женой половецкого «князя»!). Однако не дремал и Ярослав Галицкий, сумевший соединиться с могущественным волынским князем Мстиславом Изяславичем (сыном покойного киевского князя Изяслава Мстиславича) и ставшим его союзником Владимиром Андреевичем, сидевшим в Пересопнице. Объединённая рать двинулась к Киеву, причём другим путём, нежели тот, по которому шёл Изяслав Давьщович. Тому пришлось поворачивать обратно. Пока Изяслав дожидался половцев в Василеве (городе на реке Стугне), враждебные ему князья успели занять Белгород на реке Ирпень — своеобразные ворота в Киевскую землю. С приходом половцев инициатива вернулась к Изяславу. Вместе с половцами и берендеями, по традиции составлявшими значительную часть войска киевских князей, он осадил Белгород. Однако ставка на берендеев оказалась ошибкой с его стороны. Дело в том, что в прошлые годы берендеи неизменно поддерживали киевского князя Изяслава Мстиславича. Теперь же они вступили в тайные переговоры с его сыном: «Аще ны (нас. — А. К.) хощеши любити, яко же ны есть любил отець твой, и по городу ны даси по лепшему (то есть уступишь нам наши же города по реке Роси? — А. К.), то мы на том отступим от Изяслава» — такие слова передали они князю Мстиславу Изяславичу. Тот с готовностью согласился на их условия. Изяслав же узнал о случившемся слишком поздно — после измены берендеев его положение сделалось безнадёжным. Князь бежал к Гомелю, где стал дожидаться свою супругу, которой также пришлось бегством спасаться из Киева. Жестокому разгрому подверглись и половцы: часть их перехватили по дороге берендеи и торки, другие утонули в реке Рось, и лишь немногим удалось убежать к себе в степи. Между прочим, какую-то роль в происходящих событиях сыграл брат Андрея Боголюбского Глеб, княживший в Переяславле. Он принял в город свою тёщу, жену Изяслава Давыдовича, однако сопровождать её до Гомеля, как подобало зятю, не стал — вероятно, не желая надолго покидать свой город. Из Переяславля княгиня отправилась в сожжённый её же мужем Городец Остёрский, а оттуда ещё дальше. «Почтил» и «утешил» её, по словам летописца, только двоюродный племянник её мужа Ярослав Всеволодович, который и проводил княгиню к супругу[34].

Разгневанный неудачей, Изяслав Давыдович принялся разорять земли Святослава Ольговича, которого посчитал главным виновником своих бед. Объектом его притязаний стали «Вятичские города», то есть обширная лесная область на востоке Северской земли, примыкавшая к владениям суздальских князей. Её-то он и занял, хотя обладание Вятичской землёй отнюдь не соответствовало его амбициям и воспринималось им как досадное и явно оскорбительное недоразумение. На время одним из его городов сделался также малозначительный Вырь (Вырев) в Посемье (области по реке Сейм), где он оставил свою супругу под защитой всё того же Берладника. Но жить здесь, на разорённой половцами окраине Черниговской земли, было тяжело: впоследствии Изяслав Давыдович выразится в том духе, что «лепше» ему принять смерть, нежели «у Выри… голодом мерети», то есть умирать голодною смертью. Что же касается суздальского князя Андрея Юрьевича, то он пока что в события не вмешивался и своего отношения к происходящему не выказывал, хотя военные действия приблизились к границам его княжества.

12 декабря 1158 года Мстислав Изяславич со своими союзниками занял Киев. Всё добро Давыдовича и его людей — «товара много… золота и серебра, и челяди, и кони, и скота, и всё» — Мстислав забрал себе и отправил во Владимир-Волынский. Но сам княжить в Киеве он не собирался, поскольку права на этот город по праву старейшинства принадлежали его дяде, князю Ростиславу Мстиславичу Смоленскому. Ростислав согласился занять киевский стол, однако выставил непременное условие: Киев и киевскую митрополичью кафедру должен был покинуть Климент Смолятич, приведённый Мстиславом с Волыни. Мстислав, в свою очередь, не соглашался видеть на митрополии грека Константина («зане клял ми отца»). В результате долгих и трудных переговоров князья целовали крест на том, что ни одного из претендентов на кафедру в Киев не впускать, но «иного митрополита привести им ис Царягорода». 12 апреля 1159 года, в самый день Пасхи, князь Ростислав Мстиславич вступил наконец на киевский стол. Киевляне встречали его с ликованием — как внука любимого ими Мономаха, сына Мстислава Великого и брата Изяслава Мстиславича. Казалось, с его вокняжением безвременью и смуте будет положен конец.