Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного - [58]
Боярин перекрестился, вытащил из-за пазухи нательный крест, поцеловал его и вернул обратно.
— Дед мой, твой прапрадед, Никита, Порфирий Путиславович ходил с торговыми делами на Обь. Басурман по дороге мечом охаживал, а добычу у чукчей, у Ледовитого моря, на кость и меха выменивал. Также и в аглицкие порты на трех ладьях приходил с товаром, по пути собранным. Правды таить не стану, затмился разум у деда, поднял он меч свой супротив великого князя Иоанна Васильевича. Но вину признал, на кресте святом на верность присягнул и земли сии, на коих мы сейчас обитаем, от государя получил на вечные времена… Помолимся, дети мои, за упокой души славных родителей наших. И пусть даст Господь нам силы оказаться достойными деяний предков, не уронить чести имени своего, земли русской и рода бояр Умильных…
За столом повисла тишина. Под тяжелой дланью отца притих и несколько раз перекрестился даже малолетний Никитка — хотя молитвы, наверное, не произносил. Андрей, следуя общему примеру, опустил голову, шевеля губами, но думал не о Боге, а о себе. Что он мог сказать про свой род? Дед, наверное, сражался честно — потому как в Отечественную пропал без вести. Но то дед по материнской линии. Отец Андрея также «пропал без вести», поссорившись с матерью, когда будущему сержанту не было и четырех годиков. И всей чести — что хоть от алиментов не бегал. А что было раньше, с прадедами и прапрадедами — дело темное. Честь рода… Интересно, а бегали бы в двадцатом веке от призыва молодые ребята, если бы каждому из них вот так же смотрели бы в затылок десять, двадцать поколений мужественных воинов? Можно сколько угодно утверждать, что люди разные, что дети за отцов не отвечают, что у каждого свой характер, а в семье не без урода — но Андрей почему-то был уверен, что ни Дмитрий, ни Никита из рода Умильных никогда не окажутся предателями или трусами. Потому что, имея таких предков, лучше умереть, чем предать или струсить.
— Все мы русские, — прервал молитвенное молчание Илья Федотович. — Уверен я, боярин Андрей, что и твой род своего прошлого стыдиться не станет. Глаша, милая, раз уж мы собрались, прикажи Тимке, чтобы обедать накрывала. Полдень скоро. А дел насущных несчитано…
День и вправду оказался короток — сперва Матях с хозяином дома отправился на конюшню, где боярин выбрал для него попону, седло, потник, уздечку, попутно объясняя что-то и доказывая качественность упряжи. Увы, сержант в этом деле ничего не понимал, а потому мог только кивать, стараясь делать вдумчивый вид. Потом дородная тетка в красно-синем узорчатом плаще и темной овчиной душегрейке поверх шерстяной кофты с длинными рукавами долго снимала с него размеры тонкой льняной бечевкой. Затем Дмитрий проводил сержанта в деревню Бараши, которую гроза татарского набега каким-то чудом миновала. Там местный умелец снял размер с богатырской ноги Матяха, пообещав стачать сапоги всего за неделю. Заказали пару сапог яловых, на выход, и пару воловьих, для похода. Барчук, так и не спустившийся в крестьянском дворе с седла, довольно долго выговаривал смерду, чтобы тот все делал сам, детям не поручал, и чтобы кожу лучшую взял, не жадничал. Седовласый мужик лет сорока, скинув соломенную панаму с седой головы, покорно слушал, молча кивая и не роняя в ответ ни слова. Дмитрий вскоре выдохся — дал шпоры коню, умчался.
— Будь уверен, боярин, — проводив взглядом нетерпеливого мальчишку, сказал сапожник, — ладные сапоги справлю, сносу не будет.
Матях, поднявшись в седло, неспешным шагом двинулся следом за мальчиком, все еще опасаясь грохнуться с лошади, но уже несколько разобравшись в «органах управления». Все вместе по простоте напоминало большой неуклюжий джойстик: тронул бока пятками — поехали, натянул поводья — тормоз, тянешь правый повод — поворачиваешь направо, левый — налево. Главное — не забывать ослаблять повод по мере поворота и вовсе отпускать, когда нужно ехать прямо. Все просто, за исключением пустяка: если ездок ненароком делал слишком резкое или сильное движение, конь мог повести себя самым неожиданным образом, вплоть до вставаний на дыбы или скачков, сбрасывающих ездока в траву. Плюс постоянно колышущееся, а то и жестко пинающее в зад деревянное седло. За полуторачасовую поездку Андрей намял им себе все, что только было можно. А все остальное — натер. В паху тоже нарастала боль из-за постоянно вывернутых в стороны ног. И если, выезжая из усадьбы, сержант подумывал по возвращении разговорить скромницу Прасковью, благо теперь он для нее как бы и ровня — боярский сын все-таки! — то на обратной дороге сержант мечтал только об одном: упасть ничком на свой топчан и не шевелиться до самого утра.
