Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915 - [371]
Сирину Вы не даете инструкций о том, какую часть причитающегося Вам за собрание сочинений гонорара он должен выплачивать Мусагету, который «уступил» ему свои права на Ваши сочинения. Далее, вопрос об издании симфоний тоже замер. Кто их будет издавать и кто получит за них гонорар? Ведь Мусагет теперь бы не мог издавать симфоний, раз Вы с такою глубоко всех нас «неверных» унижающею презрительностью о нем отзывались и показали, что идея его Вам никогда и не была ясна… Ведь Мусагет основывался для Вас, для Эллиса и для меня[3870]. Предполагалось, что нас, вопреки всем детальным расхождениям, соединяет одна невыразимая идея… Ведь только в таком предположении возможно было то меценатское отношение, которое выражалось, например, в печатании таких кирпичей, как Символизм и Арабески с гонораром за первый 700 р., за последние – 500 р., в неистовых авансах и т. п. Я лично не могу ни избавить Вас от уплаты Вашего долга, ни ходатайствовать об этом перед издательницей, именно в силу моей личной дружеской связи с нею; я раз навсегда с самого начала устранился от денежных дел, предоставив кассу – секретарю, дающему отчет казначею, т. е. моему отцу, кот<орый> и получает деньги от издательницы. Я сам беру себе в месяц 150 р. (первый год брал 200 р.); мои поездки за границу покрываются тем, что я в гостях у Фридрих и жизнь мне там ничего не стоит; наша жизнь втроем в деревне идет на счет общей кассы моей и Колиной[3871], причем, конечно, доход Коли крупнее моего; кроме того, мы почти нигде, ни в театре, ни в концертах не бываем; вот – секрет нашего домашнего обихода и жизненных средств… Вы видите, что я – «на жалованье», которое проводится по книгам и вносится в отчет так же, как и все вообще расходы по издательству; ничем особенным экстренным из издательских сумм я не пользовался; никакого аванса не брал; за Мод<ернизм> и Муз<ыку> взял гонорар 400 рублей, т. е. меньше, чем Вы за Арабески. Все это я пишу для того только, чтобы напомнить Вам наш modus vivendi[3872] в Мусагете и принцип отделения денежных дел от чисто редакционных. Я нарочно с умыслом поставил себя в денежном отношении под начало отца, кот<орый> ведет всему формально-бухгалтерские книги, служащие формально-юридическими документами, и составляет официальные отчеты для издательницы. Если бы Вы захотели отложить уплату своего долга или сочли бы себя вправе (говорю об этом примерно, делая даже невероятные предположения) вовсе не уплачивать этого долга, то обо всем этом Вы должны списаться с издательницей, т<ак> к<ак> я принципиально не стану вмешиваться в это дело. Пока я еще скрывал от нее, что Вы уходите из Мусагета, но дальше скрывать невозможно. Тогда последует запрос о том, как же быть с Вашим долгом; я ведь до сих пор оправдывал этот «аванс» как нечто нормальное ввиду того, что Вы органически связаны с Мусагетом и что все Ваши вещи принадлежат Мусагету. Продажу романа Некрасову и переход к Сирину я пытался представить, как действия для Мусагета не только безубыточные, но даже ускоривающие отдачу долга, а для Вас очень выгодные, т<ак> к<ак> Вы печатаетесь так<им> обр<азом> для большой публики, делаетесь скорее знаменитым, а это опять-таки косвенно рекламирует и книги Ваши в Мусагете. Но вот прошло больше года, и эти мои комментарии не оправдались. Теперь Вы и вовсе уходите, и я попал, как деловой человек, в самое смешное нелепое положение перед издательницей и в особенности перед ее деловитою и коммерчески опытной матерью, от которой главным образом и идут деньги. Оказалось, что я, давая аванс, не сумел (надеясь на неотделимость Мусагета и А. Белого) обеспечить его возмещение письменным условием о правах Мусагета на произведения Андрея Белого. – Одно горе, стыд, неловкость; провал всего; остается самому провалиться сквозь землю… Если Вы решите вступить в переговоры с издательницей о Вашем долге, то предварительно сообщите мне об этом намерении, т<ак> к<ак> я должен буду ее предупредить и подготовить к этому, конечно в Вашу пользу, ибо я вовсе не намерен усиливать Ваше огорчение Мусагетом еще денежными недоразумениями. Я понимаю, что Вам не может не быть тяжело от этого долга. Боюсь только, что все это кончится страшною неприятностью для меня. Причина разногласия и Вашего ухода (антропософия) отнюдь не способна мирно настроить издательницу и ее мать, ибо они обе (независимо от меня) – антиштейнерьянки, и я не раз защищал Штейнера, говоря с ними. Лично я могу только протестовать против издания Ваших сочинений Сирином или симфоний Некрасовым или Скорпионом и т. п., раз от этого теряет Мусагет, не получая хотя бы части гонорара в счет долга. Конечно, протестовать морально, т<ак> к<ак> юридически иск об авансе с наложением запрещения на гонорар, раз не было об авансе письменного договора, процессуально-сомнителен. Да я бы по своей инициативе и не подал бы на Вас в суд. – Повторяю: иск – сомнителен, т<ак> к<ак> получивший аванс может не только отрицать факт получки (что, конечно, вещь для него опасная), но просто сказать, что ему был прощен аванс или его поставили в невозможность отработать аванс и т. п. – От Терещенки я имею лично и устно им данное обещание не издавать Ваших сочинений к невыгоде Мусагета, но насколько можно верить этому обещанию, пока не знаю. Сообщите о Ваших с ним условиях; а также о деле с имением. Кроме того, как Вы рассматриваете свои и мусагетские права на весь материал, отпечатанный в Символизме и в Арабесках (и в брошюре
