Андалусская поэзия - [31]

Шрифт
Интервал

Где лжет мираж, маня голубизной:
Во имя справедливости великой
Ведут сраженье с ложью многоликой.
Пытался я уразуметь не раз,
Как время перекраивает нас.
Судьба порой кого-то приголубит,
Но — приголубив — тут же и погубит.
Поманит солнцем — и нашлет грозу,
Счастливец для нее — сучок в глазу.
И потому не в радость мне застолье,
На веселящихся взираю с болью.
Заране знаю: день иль год пройдет,
И обернется ядом сладкий мед.
Вот так и я отравлен горьким ядом:
От родины вдали, с волками рядом
Живу, никем не понятый, немой,
И только книга — собеседник мой.
Скорее птицу Феникс ты обрящешь,
Чем друга на развалинах горящих.
Но ведь не вся земля во мгле, в золе,
Ведь есть же где-то люди на земле!
Найду я друга на земле просторной,
Пускай помчит меня скакун проворный,
Верблюд, неутомимый на бегу,
Как ростовщик, почуявший деньгу.
Пусть проводник, поводьями играя,
Обозревает даль чужого края.
Когда закроют тучи свод небес,
Мое копье уронит звездный блеск.
А если умереть в бою придется,
Душа к родному берегу прибьется.
Но перед тем, как бездыханным лечь,
Я обнажу мой верный острый меч.
О йеменская сталь, как ты, бывало,
В сраженьях ослепительно сверкала!
Клинок еще хранит горнила зной,
И влажно блещет гладью слюдяной.
Легчайшей рябью по зеркальной речке
Расходится седой туман насечки.
Но вмиг исчезнет дымка седины,
Лишь хлынет на нее багрец войны.
О меч, глашатай доблести и славы,
Ты воинов зовешь на пир кровавый!
Мы жили праведно в родной стране,
Храня свой кров и не стремясь к войне.
Но небо звездное закрыли тучи,
И каждый сделался звездой падучей.
Нас враг теснил, лютуя как шайтан,
И поредел в сраженье звездный стан.
Тому, кто выжил, что теперь осталось?
Лишь слава праотцев — какая малость!
На небе меркнут звезды иногда,
Но не померкнет памяти звезда.
* * *

Перевод Н. Горской*

Ты честен, горд, отважен, родовит —
Так знай, судьба тебя не пощадит.
Она взирает, гневом не скудея,
На благородного, как на злодея.
В ее реке горька вода — туда
На водопой идут скорбей стада.
Нас порождая, не стареет время,
Стареем мы, неся несчастий бремя.
Дивиться судьбам недосуг судьбе,
Зато дивимся мы — самим себе.
Читал я книгу жизни с прилежаньем
И понял, что урок чреват изгнаньем.
Пытался выстоять, но дрогнул все ж,
Когда пронзил меня сомненья нож.
Теперь брожу, не ведая покоя,
Теку куда-то быстрою рекою.
И не наскучит мне в тиши ночной
Брести сквозь мрак тернистою тропой.
С дыханья сбившись, вновь дышу свободно
И не сушу себя тоской бесплодной.
Нельзя стенать, когда душа болит, —
Быть стойким благородство мне велит.
* * *

Перевод Н. Горской*

За что меня казнишь как лютого врага?
Ты тем не дорожишь, кому ты дорога.
Меж чаровниц младых ты блещешь красотой,
Услада глаз моих, ты соткана мечтой.
Мне гибелью грозят прекрасных глаз лучи,
Вот так же нас разят лучистые мечи.
О, как душа болит! Любовь — источник мук.
— В чем мука состоит? — спросила ты подруг.
— Влюбись сама скорей, — твердят они в ответ, —
И ты поймешь, ей-ей, что горше муки нет.
Тому, кто не любил, не объяснишь любви.
Коль ты вина не пил — не бродит хмель в крови.
* * *

Перевод Н. Горской*

На чужбине чужестранка чужестранца утешала,
И печалился печальник над печальницей, бывало.
Но разлучница разлука двух влюбленных разлучила.
О недобрая судьбина, если б ты добрее стала
И приблизила скорее радость близости к двум близким,
Чтоб душа другую душу, словно лекарь, врачевала!
* * *

Перевод Н. Горской*

Мне утро злого недруга страшней,
А ночь милее дорогого друга:
Ведь утро за собой влечет недуг,
А ночь меня врачует от недуга.
Лишь глянет утро — близости конец,
Пугливой ланью прочь бежит подруга.
Когда бы сердце сделалось судьей,
То ненавистнику пришлось бы туго:
Я утром утро так бы пуганул,
Что белый свет померк бы от испуга!
* * *

Перевод Н. Горской*

Когда в младые дни случалось мне болеть,
Я знал: любой недуг смогу я одолеть.
С годами все трудней вести с болезнью бой,
И смертью мне грозит сейчас недуг любой.
Дряхлеющая плоть уже полумертва,
И огонек души горит едва-едва.
Мне ведомо сейчас, что все надежды — ложь,
Когда вода — мираж, ее не зачерпнешь.
* * *

Перевод Н. Горской*

Это копья? Иль, быть может, стрелы?
Мне кокетство сердце истерзало.
Тетива натянута умело —
Сколько острых стрел в меня попало!
Копья, стрелы, пущенные смело, —
Это взгляды из-под покрывала,
Где таятся щеки — персик спелый —
И трепещет локон змейкой малой.
Губ кораллы, влажный жемчуг белый
Мне сулят напиток небывалый.
* * *

Перевод Н. Горской*

Скакун легконогий, проворный как птица,
Ты мчишься вперед по горам и долинам.
И ветер вослед за тобою влачится,
Завидуя страстно прыжкам твоим длинным.
На лбу твоем угольно-черном денница
Звезду начертала пером голубиным.
Твой всадник засад и преград не боится
И в битву вступает с бесстрашием львиным.
Враги, берегитесь могучей десницы —
В ней меч, отливающий блеском рубинным.
До срока в узорчатых ножнах таится
Клинок, насурьмленный кровавым кармином.
На свет извлеченный из тесной темницы,
Он головы рубит ударом единым.
Он словно ручей лучезарный струится,
Тревожно мерцая багрянцем глубинным.
О меч голубой — грозовая зарница
В горячечном знойном пространстве пустынном!
Боец, что сумеет с тобой подружиться,
Средь славных бойцов прослывет исполином.

Еще от автора Абу Мухаммед Али Ибн Хазм
Ожерелье голубки

Арабская поэзия XI в, пытавшаяся первое время в Испании хранить старые традиции и воспевать никогда не виданного этими поэтами верблюда, постепенно под местными влияниями ожила, приобрела индивидуальный характер и, как это можно теперь считать доказанным, в свою очередь оказала могучее влияние на лирику европейских трубадуров. Вот на такой-то почве и возникло предлагаемое сейчас русскому читателю произведение Абу Мухаммеда Али ибн Ахмада ибн Хазма, родившегося в Кордове 7 ноября 994 года, — книга «Ожерелье голубки» (Тоукал-хаммана)


Средневековая андалусская проза

Сборник включает произведения разных жанров, созданные в X—XV вв.: «Ожерелье голубки» Ибн Хазма и «Повесть о Хаййе ибн Якзане» Ибн Туфейля, ранее уже издававшиеся, и рассказы и хроники разных авторов, впервые публикующиеся на русском языке.Философская притча о смысле человеческого бытия, трогательные любовные истории и назидательные поучения, рассказы о поэтах и вазирах, воителях и правителях — все это найдет читатель в книге, которая в первый раз столь полно познакомит его со средневековой прозой арабской Андалусии.


Рекомендуем почитать
Мудрецы Поднебесной империи

Китай, Поднебесная империя – родина древнейших, но не утрачивающих своей значимости философских учений и мировых религий, фантастическое царство всепроникающего духа и средоточия мистических сил Земли, центр сакральных знаний человечества и мир, хранящий первозданные тайны природы. И в то же время – духовное и плотское, мудрость и глупость, богатство и бедность, алчность и щедрость, милосердие и жестокость, дружба и вражда – все человеческое оказывается представленным здесь каким-то непостижимо символическим образом.


Китайский эрос

«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно-художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве.


Макамы

Макамы — распространенный в средневековых литературах Ближнего и Среднего Востока жанр, предвосхитивший европейскую плутовскую новеллу. Наиболее известным автором макам является арабский писатель, живший в Ираке. Абу Мухаммед аль-Касим аль-Харири (1054—1122). Ему принадлежит цикл из 50 макам, главный герой которых — хитроумный Абу Зейд ас-Серуджи — в каждой макаме предстает в новом обличье, но неизменно ловко выпутывается из самых затруднительных положений. Макамы написаны рифмованной ритмической прозой с частыми стихотворными вставками.


Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

В сборник вошли произведения таких поэтов как: Калидаса, Хала, Амару, Бхартрихари, Джаядева, Тирукурал, Шейх Фарид, Чондидаш, Мира-баи, Мирза Галиб, Цао Чжи, Лю Чжень, Цзо Сы, Шэнь, Юй Синь, Хэ Чжи-чжан, Оуян Сю, Юй Цянь, Линь Хун, Юри-ван, Астролог Юн, Тыго, Кюне, Син Чхун, Чон Со, Пак Иннян, Со Гендок, Хон Сом, Ли Тхэк, Чон Джон, Сон Ин, Пак Ын, Ю.Ынбу, Ли Ханбок, Понним-тэгун, Ким Юги, Ким Суджан, Чо Менни, Нго, Тян Лыу, Виен Тиеу, Фам Нгу Лао, Мак Динь Ти, Тю Дыонг Ань, Ле Тхань Тонг, Нго Ти Лаг, Нгуен Зу, Какиномото Хитамаро, Оттомо Табито, Нукада, Отомо Саканоэ, Каса Канамура, Оно Такамура, Минамото Масадзуми, Фудзивара Окикадзэ, Идзуми Сикибу, Ноин-Хоси, Сагами, Фудзивара Иэцунэ, Сюндо Намики, Фудзивара Тосинари, Минамото Мититомо, Сетэцу, Басе, Ранран, Сампу, Иссе, Тие, Бусон, Кито, Исса, Камо Мабути, Одзава Роан, Рекан, Татибана Акэми и мн.др.


Услада душ, или Бахтияр-наме

Книга-памятник персидской орнаментальной прозы XIII в. Автор в распространенной в то время манере развивает тему о вреде поспешных решений, щедро украшая повествование примерами, цитатами, риторическими фигурами.


Игрок в облавные шашки

«Дважды умершая» – сборник китайских повестей XVII века, созданных трудом средневековых сказителей и поздних литераторов.Мир китайской повести – удивительно пестрый, красочный, разнообразные. В нем фантастика соседствует с реальностью, героика – с низким бытом. Ярко и сочно показаны нравы разных слоев общества. Одни из этих повестей напоминают утонченные новеллы «Декамерона», другие – грубоватые городские рассказы средневековой Европы. Но те и другие – явления самобытного китайского искусства.Данный сборник составлен из новелл, уже издававшихся ранее.