Анатомия скандала - [86]

Та девушка давно исчезла, а женщина, пришедшая ей на смену, не может удовлетвориться таким незатейливым счастьем. Сердце ее заныло от острой боли, от горькой, невосполнимой потери.

А еще Софи не давал покоя вопрос: что теперь ей делать, зная то, о чем сказал ей Джеймс? Зная, что он изнасиловал Оливию и остался безнаказанным?

Глава 29

Софи

2 мая 2017 года

На следующий день они уехали к его родителям в Суррей. Несколько дней в провинции — это то, что было нужно Софи, которая чувствовала себя, как в осаде. Она не могла выйти в магазин: первые полосы газет трубили об оправдании ее мужа. Она не была готова к улыбкам и поздравлениям соседей, к эсэмэскам от мамаш из школы, наперебой сообщавших, «какая тяжесть» спала у них с души, хотя всего неделю назад они обдавали Софи холодом и отворачивались, когда она забирала детей с игровой площадки, чтобы везти их в Девон.

Вудлендс, солидное поместье Чарльза и Таппенс вблизи Хэслемера, давало желанное уединение: сюда вела частная дорога с длинной подъездной аллеей. Приземистая усадьба, занимавшая два акра принадлежавшей семье земли, была окружена ухоженной лужайкой, густо обсаженной соснами и другими хвойными деревьями, державшими внешний мир на почтительном расстоянии. Софи всегда считала эту вечнозеленую «стражу» провинциальной и неприветливой — подлинным отражением собственнической ментальности свекра, но сейчас впервые поняла ее смысл. Мой дом — моя крепость: мост поднят, крепостной вал хорошо защищен, луки натянуты, стрелы нацелены, обитатели в безопасности от двусмысленных шепотков и любопытных глаз. Мир не только прижался носом к окну их брака, но и навалился плечом на дверь, — самое время прибегнуть к защите в обескураживающей форме Чарльза и Таппенс Уайтхаусов, законопослушных англичан, на землю которых боже упаси ступить без разрешения, а к дому — подъехать без приглашения или чрезвычайно веской причины.

Джеймс ощутимо расслабился. Он уводил сына и дочь на теннисный корт и с ангельским терпением отрабатывал бэкхенд Эмили и одновременно учил форхенду Финна, легко и тактично учитывая различия в способностях детей.

Очень помогало и то, что его мать обожала своего сыночка. Таппенс, приятная женщина с тугим седым перманентом и жемчугом на шее, по которому она постукивала в минуты волнения, не имела обыкновения поддаваться эмоциям — по крайней мере, так говорили две ее дочери. Но когда домой приезжал их младший брат, ее единственный сын, Таппенс смягчалась: на впалых щеках появлялись ямочки, серые глаза начинали светиться, плечи расслаблялись, и в довольно надменной старухе проступали прежние черты красавицы с пухлыми губами, которой она когда-то была. Таппенс наслаждалась присутствием сына, как солнечным теплом, становясь живой, как девчонка, и чуть ли не кокетливой. Когда она при встрече обнимала сынка за плечи, изумрудные перстни в богатой оправе ар-деко гордо торчали на ее костлявых пальцах. Софи угадывала глубину терзавшего Таппенс страха, державшего ее в здешнем уединении, подальше от зала суда: ее дорогой мальчик — и вдруг насильник? Нависшая угроза будто издевалась над священной верой Чарльза в «правильный способ вести дела», который включал паи, акции, церковь по воскресеньям, трастовый фонд для внуков, гольф три раза в неделю, зимнее солнышко и рюмочку перед обедом, и открывала перед ними целый новый мир судебных процессов, пресс-конференций и юридических концепций согласия и виновности, о которых Таппенс предпочитала не думать, но которые — она отличалась бо́льшим воображением, чем Чарльз, — не давали ей покоя в безмолвные ночные часы.

Теперь Таппенс могла вздохнуть с облегчением: ее дорогой мальчик в безопасности. Она стояла, наблюдая, как Джеймс гоняется за детьми по безукоризненно разделенной на полосы лужайке, а Софи, которая всегда старалась чем-то себя занять в этом внушительном доме постройки двадцатых годов (здесь ей было неуютно), заваривала чай. Теперь она жила на автопилоте, односложно отвечая, когда требовалось, с непривычной отстраненностью прокручивая в уме свой спор с Джеймсом до тех пор, пока уже не могла больше ни о чем думать. Тело у нее наливалось свинцовой тяжестью, ей требовалось прилагать усилия, чтобы просто ставить одну ногу перед другой — и сдерживать накопившуюся горечь.

Поэтому Софи не сразу заметила, что свекровь нервничает: Таппенс похлопывала по своим жемчугам коротким отрывистым движением, а нижнее веко ее левого глаза нервно подергивалось.

— Ты уйдешь от него? — Вопрос застал Софи врасплох. — Мы не будем тебя винить. — Свекровь скупо улыбнулась, будто говоря это через силу. — Конечно, мы бы предпочли, чтобы этого не случилось — так гораздо лучше для детей. — Она кивнула на Джеймса, который перевернул Эмили вверх ногами.

Длинные волосы девочки свесились, рот широко открылся в восторженном визге. Софи представила заливистый безудержный смех, каким смеются маленькие дети и который она слышит все реже: ей не удалось оградить дочь от шепотков на игровой площадке. Софи подозревала, что Эмили понимает гораздо больше, чем показывает. Так же, как она знает, что зубной феи не существует, дочка догадывается, что и Джеймс не так уж невиновен. Правда, на ее любви к отцу это никак не сказалось.