Анатомия скандала - [55]

Он нагнулся и поцеловал ее в нос.

— Так лучше?

— Гораздо. — Значит, он ее понял. Холли испытала невероятное облегчение. Она тоже поцеловала его, задержавшись на его губах, наслаждаясь моментом, лунным светом, освещающим их молодые лица, безмолвной прохладой арок галереи, смесью возбуждения и трепета, побуждающей ее быть смелее, прогнать неловкость перед Софи, страх, что их застанут, опасение, что он плохо о ней подумает, и поддаться ощущениям, пульсирующим в ней и грозящим завладеть ею целиком.

Его пальцы играли с ее волосами, губы скользнули вверх по шее, покрывая кожу легчайшими поцелуями. Он подтянул девушку к себе и стиснул так, что у нее чуть не затрещали ребра и остановилось дыхание — воздух вылетел из груди, как из сложенного аккордеона. Услышав его шепот, Холли замерла, пораженная скрытой угрозой этих слов, хотя голос оставался негромким и ласкающим. Неужели он вправду произнес такое? Холли цеплялась за надежду, что ослышалась.

Но тут же поняла, что он не шутил.

Все изменилось. Она решила вытерпеть, прибегнув к привычной роли наблюдателя, представив, что просто смотрит, как это происходит с другой девушкой — Тесс Дарбифилд, например, — и видит ее боль. Холли сосредоточилась на гаргулье, гротескной фигуре, закрывающей глаза ладонями, в ужасе приоткрыв рот с опущенными вниз уголками. Гаргулья была вырезана в углу, у самой крыши. Смотри на происходящее глазами гаргульи, повторяла себе Холли, прижатая к холодному неровному камню. Это всего лишь рядовой случай в истории университета. Здесь такое происходит уже несколько веков — джентльмены получают удовольствие от девок-прислужниц или мальчишек-слуг. Ничего личного, к тому же она сама напросилась, выставив свои нелепые груди и пялясь на него с нескрываемым желанием. Это ее вина, потому что вначале она сопротивлялась и говорила «нет», отрываясь от его губ, но он, должно быть, не слышал, и Холли быстро замолчала. Он закрыл ее рот своим, тяжесть тела заглушала вырывающиеся у нее звуки, иначе он бы так не поступил, ведь правда же? Ну если бы расслышал, что она на самом деле против? Шокированная ухмылка и толстый нос каменной гаргульи расплывались от слез, хотя можно было разглядеть ладони, прикрывающие глаза, и большие пальцы, затыкающие уши. Не слышать дурного, не видеть дурного.

Она вытерпела. Ей удалось выдержать почти все, только не получилось остаться отстраненным наблюдателем, когда он вторгся в самую интимную ее часть и тело пронзила резкая боль. Холли не удержала слез, покатившихся по щекам, но не закричала — она была слишком подавлена и испугана своей полной беспомощностью.

Закончив, он отодвинулся и извинился — не за сам акт, а за то, что она оказалась девственницей.

— В первый раз? О господи, извини. — Он взглянул на кровь, струйкой текшую по ее ногам и оставившую пятна на нем. — Что ж ты не предупредила? — Он спрятал свидетельство ее дефлорации и стыда под темными брюками. — Я бы не торопился… — Он стоял красный и растерянный — ему явно редко попадались девственницы. — Блин! — в сердцах произнес он в заключение.

Холли не делала попыток ему помочь. Он пригладил волосы, задорно взглянул на нее из-под челки и обаятельно улыбнулся.

— Блин! — повторил он и, запечатлев поцелуй на ее лбу, прижал ее к себе. Холли чувствовала, как перестукиваются их сердца через преграду ребер — сильно и быстро. Он попытался закончить на дружеской ноте: — Но ты уж не держи на меня зла!

У Холли перехватило горло. Тяжело дыша, она неподвижно стояла, ожидая, когда он ее отпустит, и мечтая уйти и смыть, соскрести с себя его следы.

— Не держу, — выговорила она.

* * *

Утром ее нашла Элисон. В свое общежитие Холли бежала бегом, держась в тени, не глядя на танцующие влюбленные парочки, и проскользнула в старинные ворота, когда другая студентка впустила ее «ночным ключом». Холли торопилась скрыться ото всех.

Она наполнила глубокую ванну очень горячей водой, не заботясь о соседях: трубы стонали и скрипели, изрыгая воду, и звук льющихся струй разносился по всему зданию с его деревянными панелями. Кожа у нее стала поросячье-розовой от обжигающей воды, обваренные ляжки заболели. Внутри защипало, когда Холли сунула в себя мыло. Опустившись поглубже, она неистово скребла ногтями шею, груди и ключицы, к которым он прикасался, царапая кожу, терла волосы, которые он гладил и тянул. Так мать когда-то вычесывала ей гнид. Холли скребла все сильнее, пока не почувствовала под пальцами что-то липкое и влажное и не увидела, что расцарапала себя до крови.

Потом она свернулась под одеялом, натянув спортивную фуфайку и тренировочные штаны — подростковую одежду, скрывавшую эти груди, это тело, которое доставляет одни проблемы.

Она ничего не чувствовала. Внутри по-прежнему жгло, но сердце превратилось в твердый тяжелый камень. Она плакала, пока не заснула. Ощущение вины и ярости придут позже и будут вспыхивать в самые неожиданные моменты, но пока у Холли не было на это сил.

Она не пошла на завтрак. Со двора доносились голоса первокурсников, которые возвращались из столовой, наевшись тостов, овсянки и яичницы с беконом, напившись чая или кофе из кофеварки и заплатив розовым талоном, на котором значилось «50 пенсов». На десять было назначено совещание телефонной службы доверия «Найтлайн» — Холли на него не пошла. Она не встретилась с Элисон за ланчем, хотя они и договаривались. Мысль наткнуться на кого-нибудь, особенно на Софи, милую, ни в чем не повинную Софи, вызывала у Холли тошноту.