Анатомия скандала - [41]

— Да. Джеймс должен был выступить в поддержку новой стратегии противодействия экстремизму, которую мы намеревались внедрять…

— На простом английском это, наверное, способы, которыми правительство намерено останавливать потенциальных террористов?

— Да. — Оливия выпрямилась, почувствовав себя увереннее: адвокаты не станут цепляться к рассказу о работе госслужащих. — Обычно подобная информация конфиденциальным образом предоставляется специальному комитету по разведке, но там шла борьба за сферы влияний между главами комиссии…

— Кажется, совещание было назначено на утро? Во сколько вы туда пошли?

— Без нескольких минут девять. Джеймс нервничал и сказал, что хочет поговорить со мной за чашкой кофе.

Я сдвинула очки на переносицу и повернулась к присяжным. Услужливый мужчина средних лет — брюшко натягивает выглаженную рубашку, сегодня он пришел в красивом темно-синем галстуке, — улыбнулся, угадав мой следующий вопрос. Потому что я третий день исполняю перед ними ритуальный танец, и жюри уже выучило многие па.

— Вы сказали «Джеймс нервничал»? Отчего же?

— В «Таймс» появилась нелестная статья, и автором был журналист, которого Джеймс знал и ценил — они вместе учились в Оксфорде. Джеймс думал, что этот человек тоже хорошо к нему относится. Тон статьи был довольно ядовитый, и Джеймсу никак не удавалось перевести все в шутку. Он то и дело повторял самые обидные фразы, будто не мог выбросить их из головы.

— У нас здесь как раз есть эта статья, — обратилась я к присяжным, открывая нужную страницу. — Вы можете найти ее у себя, это документ номер три в ваших папках.

Послышался шелест перелистываемых страниц: присяжные, которых наконец попросили что-то сделать, с готовностью подчинились. Признаться, я очень удивилась, когда судья разрешил использовать эту статью — она совершенно не в интересах подсудимого, однако мне удалось доказать, что это важная улика, ибо именно статья вызвала гнев у Джеймса Уайтхауса и подтолкнула его к предполагаемому изнасилованию.

— Вот она! — Я подняла листок в левой руке и потрясла им, проверяя, все ли нашли. — Из утренней «Таймс» от тринадцатого октября, написана корреспондентом Марком Фицуильямом. Он пишет о влиянии новых законов против терроризма, но нас больше интересует та часть, которая начинается со второго параграфа, — как мы предполагаем, именно она вывела подсудимого из себя.

Я взглянула на Анджелу, но адвокатесса оставила мою реплику без комментариев, как мы и договорились на предварительных слушаниях: мы все согласились, что статья на редкость негативная. Я откашлялась.

— Позвольте, я начну… «Когда Джеймс Уайтхаус вошел в правительство, многие ожидали, что он станет „новой метлой“, которая выметет часть наиболее драконовских антитеррористических законов. Однако близкий друг премьер-министра и давний член его „кухонного“ кабинета превзошел своего предшественника в покушении на национальные гражданские свободы, точно член клуба „Либертены“, вознамерившийся разгромить оксфордский ресторанчик, перебив окна, обезобразив стены, залив ковры сотней бутылок шампанского. Даже в этом печально известном обеденном клубе Джеймс Уайтхаус выделялся своим неслыханным пренебрежением к владельцам и работникам подобных заведений. С какой стати ему обращать внимание на разгром, чужое недовольство и хлопоты по устранению хаоса, учиненного им и его дружками, если пачка полусотенных банкнот предлагает готовое решение? Рожденный с серебряной ложкой во рту, Джеймс Уайтхаус попросту не понимает, как его поведение сказывается на тех, чью жизнь он разрушает. Этот выпускник Итона вообще не задумывается о влиянии принятых антитеррористических законов на жизнь законопослушных мусульман, которых он так защищает».

Я помолчала.

— Вы сказали, он «немного нервничал»? А справедливым ли будет сказать, что статья его разозлила?

— Ваша честь… — Анджела встала, потому что это был наводящий вопрос.

— Простите, ваша светлость. — Я слегка поклонилась судье. — Я перефразирую. Свидетельница, не могли бы вы подробнее описать реакцию мистера Уайтхауса на эту статью?

— Он был зол, — подтвердила Оливия. Она задумалась, и я на секунду увидела перед собой молодую женщину, которой судьба сулила отличную карьеру, если бы не эти злосчастные отношения. — Он был резок, но вместе с тем будто искал поддержки. Он словно забыл о дистанции, которую сам же установил между нами, и хотел вернуть былую близость. Очевидно, статья его очень задела. Он казался уязвленным.

— Вы говорите — «статья его очень задела». Как вы это поняли?

— По языку тела. Джеймс держался скованно и очень прямо, как шомпол, и шел очень быстро — мне пришлось почти бежать, чтобы не отстать. Обычно он отмахивался от критики, но тут, идя на совещание комиссии, все повторял фразы, которые задели его за живое.

— Простите, что прерываю вас: в какое время это было?

— Около четверти десятого. Обычно министр Уайтхаус появлялся на заседаниях перед самым началом, чтобы не разговаривать с «заднескамеечниками», если, конечно, это не входило в его планы. А в то утро ему как раз не хотелось ни с кем общаться. Когда он увидел, что члены комиссии собрались у пятнадцатой комнаты — кабинета Ллойда Джорджа — и проводили его взглядами, Джеймс сказал что-то вроде: «Сейчас я не могу этим заниматься» — и свернул по коридору в другую сторону.