Анатомия скандала - [17]

С подросткового возраста и до тридцати с лишним лет Эли носила только контактные линзы, считая очень гламурным надевать их без зеркала, балансируя крошечным прозрачным диском на кончике указательного пальца.

— Да? — Эли улыбнулась. — Очки дешевле, да и проще с ними… — Она пожала плечами, не желая озвучивать очевидное: у нее нет времени на себя, она уже и не помнит, что когда-то привлекала взгляды — стройная, светловолосая, уверенная в себе, в отличие от меня, скромной толстушки. Галерея образов прежних Кейт и Эли в разных физических воплощениях, наслаивающихся друг на друга, промелькнула передо мной, как сменные платьица на бумажных куклах.

— Ну что, как поживаешь? — Эли задрала очки на макушку и отодвинула оказавшиеся на столе детальки «Лего».

Мне показалось, что на самом деле ответ ей неинтересен: Эли прислушивалась к шипению лазаньи в духовке, думала о школьной форме, ворохом лежавшей на полу у стиральной машины, и о том, чтобы переложить первую, выстиранную партию в сушилку, с тяжелой размеренностью вращавшуюся глухими толчками.

— Я сказала — без перекусов! — Вскочив, Эли захлопнула дверцу нижнего шкафчика, где потихоньку шарил старший из ее сыновей, вечно голодный десятилетний Олли. — Через десять минут будем ужинать!

— Но я есть хочу! — топнул ногой мальчишка и выбежал из кухни — в нем явно играл тестостерон.

— Извини, — улыбнулась Эли и снова присела. — Здесь нормально не поговоришь.

Тут же в кухню расслабленной походкой вошла Пиппа, старшая, и, гибкая, как кошка, облокотилась о спинку моего стула.

— А о чем вы говорите?

— Выйди отсюда. Все марш в комнату! — раздраженно повысила голос Эли. — Дадите вы мне спокойно поговорить с подругой десять минут!

— Но, мама… — запротестовал ошеломленный Джоэль, когда его бесцеремонно выставили из кухни.

Его старшая сестра выпрямилась и вышла, нарочно виляя бедрами как модель. Я проводила взглядом эту девушку-ребенка, невольно восхищаясь ее расцветающей красотой и страшась того, что может готовить ей будущее.

— Так-то лучше. — Эли отпила чая и удовлетворенно вздохнула.

Интересно, почему мы не пьем просекко? Сегодня же пятница. В свое время мы бы уже три четверти бутылки уговорили. Но Эли убрала вино в холодильник. Я отпила чая — слишком крепкий, Эли никогда не умела заваривать, как я люблю, — дотянулась до огромного пакета молока у раковины и разбавила чай молоком.

— Так что ты говорила о новом деле?

Стало быть, ей все-таки интересно? У меня даже улучшилось настроение, но в душе тут же шевельнулось дурное предчувствие.

— Дело обещает стать громким. Изнасилование. Фигурант — весьма высокопоставленное лицо.

— Ну-ка, ну-ка?

Я замялась. Меня так и подмывало чуть-чуть приоткрыть завесу — не углубляться в подробности, а просто назвать имя.

— Я не имею права об этом говорить. — Я подавила искушение посекретничать.

На лице Эли появилось выражение: «А, ну-ну, раз тебе так больше нравится». Она еле слышно огорченно выдохнула. Между нами стремительно росло отчуждение, мы не успели побыть, как раньше, лучшими подругами и сплетницами.

— Джеймс Уайтхаус, — нарушила я собственные правила, торопясь вернуть дружескую близость. К тому же мне хотелось посмотреть на реакцию Эли.

Голубые глаза подруги полезли из орбит. В эту секунду все ее внимание принадлежало мне — Эли забыла обо всем на свете.

— Министр?!

Я кивнула.

— И ты будешь поддерживать обвинение?

— Да. — Я округлила глаза. Самой до сих пор не верится.

Эли длинно выдохнула. Я приготовилась к неизбежным вопросам.

— Думаешь, он виновен?

— Королевская уголовная прокуратура считает, что существуют веские основания для возбуждения дела.

— Это не одно и то же. — Эли покачала головой.

Сморщив нос, я выдала стандартный ответ:

— Он утверждает, что невиновен, но, по мнению прокуратуры, доказательств для обвинительного вердикта достаточно, и я приложу все усилия, чтобы убедить в этом присяжных.

Эли резко встала, рывком открыла ящик и начала набирать шесть ножей и шесть вилок. Бутылочки для масла и уксуса она держала в другой руке, как пару маракасов. Обернувшись, она задвинула ящик бедром.

Может, ей неприятен мой юридический жаргон и манера вещать, как в суде? Но мне трудно, обсуждая дело, переключиться на разговорный язык, как трудно и оставить мою юридическую въедливость и привычку к перекрестному допросу, когда я начинаю что-то доказывать. Эли явно не в духе — она упорно избегает моего взгляда, поджимает губы, будто сдерживается, чтобы промолчать. Но подруга скорее о чем-то задумалась, чем злится.

— Я в это не верю. Да, я слышала о его интрижке, но считаю его порядочным человеком. Он хорошо справляется со своими обязанностями, лично посещает мусульманские общины и не относится ко всем мусульманам предвзято. К тому же он такой душка…

— Душка?!

Эли, смутившись, пожала плечами.

— Ну этого тори я бы не выгнала из постели.

Вот это поворот, подумала я.

— Он же совсем не твой тип!

Уайтхаус совершенно не похож на Эда, с которым Эли вместе чуть не с двадцати лет: сейчас ее муж превратился в солидного, лысеющего директора школы.

— Я считаю Уайтхауса красавцем, — откровенно сказала Эли, и я увидела, как нелегкое бремя, которое она тащит по жизни — обязанности жены, матери, учительницы начальных классов, — разом спало с ее плеч после этого неожиданного признания. На мгновенье нам снова стало по восемнадцать: мы собираемся на студенческую вечеринку, болтая, кто из парней нам нравится.