Анатомия скандала - [15]

Конфиденциальная встреча с Томом на утренней тренировке показала, что Оливию и связанные с ней события можно считать вчерашним днем. Крис был взбешен, когда узнал об этой встрече, но Джеймс пробыл на Даунинг-стрит недолго и в четверть седьмого утра уже уехал.

Спустя сорок минут дружеского общения на гребном тренажере Джеймс готов был обнять своего старого друга.

— Спасибо, что не погнал в отставку, — сказал он в конце разговора, когда все «вернулось к истокам». Кожа его блестела от пота, со лба по лицу бежали капли.

Том, раздавшийся в талии после вступления в должность премьер-министра, сперва не смог ответить — так он запыхался.

— Ты для меня больше сделал, — выговорил он наконец.

Самый могущественный человек в стране бессильно повис на поручнях бегового тренажера, но, когда он выпрямился, его вид живо напомнил Джеймсу события более чем двадцатилетней давности. Тогда они бегали по Крайст-Черч-Медоуз, с молодой силой толкая друг друга, радуясь, что закончились выпускные экзамены, — или испытывая страх и отчаяние. Джеймс не хотел этих воспоминаний, но Тома понесло:

— Признай, это самое меньшее, что я мог сделать. Пришла моя очередь за тебя поручиться.

Пока все шло неплохо. Джеймс поймал парочку колкостей от ханжей-лейбористов, растолстевших северян, которые, должно быть, не занимались сексом с самого миллениума, сварливые лейбористки обдавали его презрением, но многие члены парламента были на его стороне и кивали в знак поддержки. Были и достаточно добрые замечания, в особенности от опытных политиков — бывших министров, помнивших Алана Кларка, Сесила Паркинсона, Тима Йео, Стива Норриса и Дэвида Меллора, не говоря уже о Стивене Миллигане, задохнувшемся во время сексуальных игр, когда его связали колготками. Никто не делал вид, что нынешний состав правительства «возвращается к истокам», никому не было дела до чужой моральной чистоплотности или ее отсутствия. Возникло некоторое беспокойство по поводу его смелого флирта с подчиненной, но стратегия Криса Кларка сработала безукоризненно. Интуиция Джеймса — а инстинкты у него работали отменно — подсказывала, что эта «шалость», возможно, занесена в апокрифический кондуит «главного кнута» или удостоится пары абзацев в будущих политических мемуарах, но что касается перспектив его политической карьеры, под интрижкой с Оливией уже подведена черта.

Облегчение было неимоверным. Джеймс остановился у дубовых ячеек для корреспонденции. Казалось бы, анахронизм в эпоху мобильных телефонов, поминутно вибрирующих от сообщений и имейлов, однако и ячейками активно пользуются. Дверца освещена, то есть его ждет сообщение — записка, неожиданно снисходительная, от Малколма Твейтса. Джеймс посмотрел на вход в палату общин. Стоявший у дверей главный швейцар — еще один анахронизм в черном сюртуке и жилете — поприветствовал его сдержанным, но вежливым кивком. В вестибюле было тихо, и Джеймс постоял здесь, глядя на бронзового Черчилля, который уперся руками в бока и набычился, как профессиональный боксер. У другой стены миссис Тэтчер с поднятой правой рукой и отставленным указательным пальцем словно вещала с трибуны палаты общин. Джеймс был консерватором нового толка, однако ему хотелось заразиться их непоколебимой верой в себя, вернуть себе привычное нахальство. Он кивнул Железной Леди, повернулся и улыбнулся швейцару самой обаятельной улыбкой.

Все будет хорошо. Проходя мимо арки палаты общин, он взглянул на красноватые пятна — следы пламени: здание сильно пострадало от немецких бомбардировок. Крыша обрушилась, однако если не знать, то никогда не скажешь: все отстроили заново. Вот так же восстановится и его карьера, расстроенная, но избежавшая фатальных разрушений. Главное теперь — помимо того, чтобы быть дружелюбнее со скучными коллегами, — это хоть как-то проявить себя на ближайшем брифинге. Работа, конечно, неблагодарная, хотя Том знает, что он, Джеймс, еще может блеснуть. А сейчас пора возвращаться в офис. Он зашагал по коридору, покинув святая святых, это бьющееся сердце палаты общин.

Джеймс прошел через лобби палаты лордов — толстые красные ковры и обшитые панелями стены, украшенные васильковыми с золотым листком гербами министра юстиции и генерального прокурора. Пожилой пэр, ковылявший в копировальную, кивнул Джеймсу. Никто не разговаривал — молчание царило, как в монастыре траппистов, хотя высокую викторианскую готику аскетической не назовешь. Джеймс предпочитал эту роскошь и кулуарность сверкающей открытости Порткаллиса, современного здания парламента с огромным атриумом, обсаженным фиговыми деревьями. Хотя достопамятному совещанию комиссии лучше было бы состояться как раз в Порткаллис-Хаус — там у лифтов стеклянные двери…

Джеймс прогнал эту мысль и пошел короткой дорогой: спустился по винтовой лестнице, поплутал в лабиринте кабинетов административных служащих и вышел во двор у дальнего угла здания, обшитого пластиком и огороженного лесами, возле входа для герольдмейстера с черным жезлом. Ярко светило осеннее солнце, позади сверкала Темза, напоминая Джеймсу о золотых деньках в Оксфорде. Он давно отгородился от не столь золотых воспоминаний той поры, но вот надо было утром Тому вылезти со своим задушевным: «Признай, это самое меньшее, что я мог сделать. Пришла моя очередь за тебя поручиться».