Анатомия скандала - [104]

— Что там? — В его глазах я заметила искорку, и мне не терпелось узнать причину. Брайан опустил взгляд, наслаждаясь моментом славы.

— Старина Джим Стивенс времени не теряет. — И Брайан присвистнул тонкими губами.

Я совсем забыла, что он знаком со Стивенсом еще с тех времен, когда Флит-стрит называли не только улицу, но и всю английскую прессу: издательства тянулись до самого Королевского суда Лондона, и газетчики работали буквально в двух шагах от здания, в котором сейчас находимся мы и другие адвокатские корпорации.

— Ох и волну же он поднял…

— А ну, дайте сюда. — Я нетерпеливо протянула руку.

Брайан проворно отступил на два шага, словно танцуя джигу, и лишь затем отдал мне газету с широкой улыбкой — ему это было позволительно, ведь мы вместе работаем уже больше двадцати лет.

— Ну как, интересно?

Я знаю, что он смотрит на меня, ожидая моей реакции, но не могу оторваться от статьи: мое внимание привлек заголовок на первой полосе. Вокруг все будто замерло: такие моменты способны изменить судьбу. Так было, когда я получила письмо о зачислении в Оксфорд. Или в тот вечер в открытой галерее, когда моя спина терлась о неровные камни, а его шепот громом отдавался в моих ушах.

«ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА ДОПРАШИВАЮТ ПО ПОВОДУ СМЕРТИ В ОКСФОРДЕ», — кричал заголовок, а ниже помещалась фотография премьера с мрачным лицом и косящими глазами. «Полиция долины Темзы вновь занялась расследованием гибели в 1993 году приятеля премьер-министра, употреблявшего наркотики», — говорилось в первом абзаце. Я прочитала второй, и сердце мое гулко забилось: «Министр Джеймс Уайтхаус также будет допрошен в связи со смертью молодого представителя высшего общества». Кровь прилила к голове, зашумела в ушах, но я машинально фиксировала в памяти детали, выхватывая из текста ключевые слова: гибель, наркотики, эксклюзивный клуб любителей выпить, оргии, «либертены» — и дату, начало июня 1993 года.

Это тот самый день, когда он меня изнасиловал, — пятое июня. Смерть Достопочтенного Алека Фишера случилась в тот самый летний вечер, когда Джеймс столкнулся со мной под сводами открытой галереи. Я помню, что он был одет в клубный костюм «либертенов», который я находила весьма эффектным: кремовая шелковая рубашка с шейным платком, узкий жилет и брюки, в которые он заправил что полагается, после чего застегнул молнию, пряча доказательство случившегося. Я тогда еще подумала, что он наверняка возвращается с вечеринки, потому что от него пахло виски и немного «Мальборо лайтс». И мне отчетливо запомнилось, что он очень нервничал. Зрачки у него были как пуговицы — но не от кокаина, а от адреналина: Уайтхаус буквально летел по двору, а избыток энергии, безрассудство и острая потребность в физической разрядке означали, видимо, не только то, что он хотел секса и не задумывался о том, как и с кем его получить, — но и реакцию на другое, не менее сильное чувство. Это была реакция на огромный страх.

Смерть, секс, насилие — все это сошлось той ночью. Я издала странный звук — нечто среднее между глотанием и кашлем — и притворилась, что хочу прочистить горло, надеясь обмануть Брайана. Я отпила еще колы, ожесточенно думая. Потом запрокинула голову, пряча выступившие слезы.

— Вы в порядке, мисс? — Помощник присел на корточки рядом со мной, по-отечески обеспокоенный, и вглядывался мне в лицо, наверняка заметив слезы, блестевшие на ресницах. Насколько хорошо он меня знает? О чем он уже догадался? При нем я сделала карьеру от стажера до адвоката, при нем сформировалась как барристер и как женщина. Брайан даже видел меня плачущей — совсем, можно сказать, недавно, вскоре после оправдания Джеймса Уайтхауса, когда я думала, что все уже ушли из конторы.

— Вполне, — подтвердила я твердым тоном, который никого не обманул. — Новость и в самом деле невероятная. — Я кашлянула. — Но Стивенс должен быть абсолютно уверен в своем источнике.

— Такое не затевают, не убедившись, что это правда, мисс.

— А что там на Би-би-си? — Я повернула ноутбук, надеясь хоть немного отвлечь Брайана, и открыла последние новости. В голове настойчиво билась мысль: неужели это начало конца непостижимого везения Джеймса Уайтхауса?

— О, они только об этом и говорят, — сказал Брайан.

На секунду я растерялась, не зная, выдержу ли ежедневные упоминания о бесчинствах Джеймса и его оксфордских дружков, но тут же во мне начал расти воздушный пузырек надежды, крепнувшая с каждой секундой странная уверенность, что я смогу с этим справиться, какие бы грязные подробности ни всплыли. Потому что Джим Стивенс и его коллеги не успокоятся, пока не докопаются до сути, а я всегда на стороне истины, а не на стороне победителей. И если откроется неприглядная правда и Джеймс Уайтхаус наконец-то впадет в немилость, тогда и моя честь будет восстановлена, и я, как бы иррационально это ни прозвучало, перестану винить себя в том, что произошло.

Брайан все говорит, и во мне усиливается эта вера, и я замечаю, что голос моего помощника, мягкий, но с едва заметной гнусавостью кокни, меняется. Привычные оживленно-легкомысленные интонации исчезли, и тон стал настолько неожиданно нежен, что я перестаю просматривать новости Би-би-си и жду, что еще он скажет.