Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора - [47]

"3 августа — Хорошо, что генерал Рузский успел поговорить с Верховным и вполне установил твердый взгляд на необходимость создать твердый кулак в северной армии. Иначе Алексеев был уже готов отдать и Ригу, ставя этим Петроград прямо в опасное положение. Он, по-видимому, совершенно не понимает обстановки и не отдает себе отчета о важности некоторых районов. У него опасная мания отхода". "Вот Борисова следовало бы убрать, выгнать вон. Эго форменный идиот и скверный человек. Он мне как-то говорит: "Вот до того, что меня выгнали со службы, это меня пугало (отставка), а теперь уж не пугает".

"Приехал повидать Алексеева гродненский губернатор, свиты Его Величества В.Н. Шебеко. Выходя от Главнокомандующего, он подошел встревоженный ко мне и говорит, что Главнокомандующий ему только что говорил, что армии все разбиты, бегут и что все пропало. Как мог Алексеев такую вещь сказать — прямо непонятно, а Петюша (Великий Князь Петр Николаевич — В.К.) сказал, что это даже преступно так говорить. Я заметил Петюше, что это только характеризует общее настроение, которое может роковым образом отразиться на войсках, раз сам Главнокомандующий позволяет себе говорить такие вещи".

"5 августа — Вера в Алексеева, к сожалению, рушится с каждым днем. Уже начинают открыто об этом говорить, и некоторые предполагают, что ему это стало известно, почему он на всех злится и ни с кем не разговаривает. Возвращаясь из штаба домой, Ф.Ф. Палицын мне говорил, что когда верховный (Великий Князь Николай Николаевич — В.К.) был у нас, генерал Алексеев просил его уволить. "Несчастливая у меня рука", — говорит Алексеев. Но кем его заменить теперь? Никого нет".^{166}

Почти о том же самом пишет генерал Спиридович:

«На фронте было неблагополучно. Отступление наших войск продолжалось. Отступательное настроение Юго-Западного фронта передалось и Северо-Западному. Главнокомандующий последнего генерал Алексеев, главным советником которого являлся состоявший при нем генерал Борисов (личность довольно загадочная и неясная) все больше и больше проникался идеей отступления, и в первой половине июля это его настроение настолько не соответствовало настроению подчиненных ему высших начальников, что из нескольких военных центров в Ставку были посланы полные информации о неправильности действий генерала Алексеева и о непригодности его к его роли.

Великие Князья Кирилл Владимирович и Андрей Владимирович по просьбе фронтовых начальников докладывали о том, какое паническое впечатление производят распоряжения и действия генерала Алексеева. В ставке царила растерянность. Николай Николаевич был величина декоративная, а не деловая. Уже в половине июля генерал Поливанов, выдвинутый на его пост Ставкой, сделал в Совете Министров доклад о той растерянности и охарактеризовал деятельность Ставки очень резко и нелестно.

"Назад, назад и назад — только и слышно оттуда, — говорил Поливанов. — Над всем и всеми царит генерал Янушкевич... Никакой почин не допускается... Молчать и не рассуждать — вот любимый окрик из Ставки... Печальнее всего, что правда не доходит до Его Величества... Повторяю господа: отечество в опасности", — закончил свой потрясающий доклад Поливанов.

В половине июля немцы перешли Вислу. 22 мы оставили Варшаву, а 23 Ивангород. Начались атаки Осовца. Генерал Алексеев окончательно растерялся. Его паническое настроение настолько развращающе действовало на окружающих, что у штабных офицеров возникла мысль убить генерала Алексеева ради спасения фронта. Великому Князю Андрею Владимировичу пришлось долго убеждать офицеров не делать этого, дабы не вносить еще больше безпорядка. 4 августа пала крепость Ковно. 6 августа сдался Новогеоргиевск. В этот день Поливанов заявил в Совете Министров:

"Военные условия ухудшились и усложнились. В слагающейся обстановке на фронте и в армейских тылах можно каждую минуту ждать непоправимой катастрофы. Армия уже не отступает, а попросту бежит. Ставка окончательно потеряла голову..."

10 августа пал Осовец. Эвакуируют Брест-Литовск. Ставка Верховного Главнокомандующего перешла из Барановичей в Могилев».^{167}

Я нарочно так подробно изложил выдержками из воспоминаний очевидцев создавшееся положение на фронте и настроения в Ставке и в штабе Северо-Западного фронта к лету 1915 года, чтобы показать, как неубедительны были все слащаво-лирические восхваления Великого Князя Николая Николаевича как опытного полководца и мудрого вождя. На самом деле, как пишет Спиридович:

"Николай Николаевич был величина декоративная, а не деловая".

Что же касается генерала Алексеева, то, отдавая ему дань как опытному и трудолюбивому работнику и хорошему стратегу, можно сказать, что, как мы это увидим позже, он только в присутствии Государя как Верховного Главнокомандующего, который, конечно, не был ни опытным стратегом (в этом Он всецело полагался на Алексеева), ни человеком больших военных знаний, мог использовать свои незаурядные дарования под влиянием всегда спокойного, никогда не теряющего голову и вселяющего бодрость в своего начальника штаба, Государя Императора.

Всегда уравновешенный Государь и был причиной резкого изменения положения на фронте после смены Верховного Командования. Уже, конечно, Государь не мог бы никогда плакать в подушку или задирать ноги, лежа на полу, как это делал "мудрый полководец" Николай Николаевич.