Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора - [46]

"20 апреля — Всю штабную работу ведет самолично Главнокомандующий Алексеев. Все бумаги написаны его рукой. Вследствие этого ни начальник штаба, ни генерал-квартирмейстер не в курсе его распоряжений".

"Еще есть один тип, который в штабе мозолит всем глаза; это закадычный друг генерала Алексеева, выгнанный уже раз со службы за весьма темное дело, генерал Борисов, — маленького роста, грязный, небритый, нечесаный, засаленный, неряшливый, руку ему давать даже противно. Алексеев его считает великой умницей, а все, что он до сих пор делал, свидетельствует весьма ясно, что это подлец, хам и дурак".

«4 июля — Меня заинтересовало мнение генерал-адъютанта Иванова об Алексееве, который был при нем начальником штаба, а теперь Главнокомандующий Северо-Западным фронтом. Вот что по этому поводу он мне сказал:

"Алексеев, безусловно, работоспособный человек, очень трудолюбивый и знающий, но, как всякий человек, имеет свои недостатки. Главный — это скрытность. Сколько времени он был у меня, и ни разу мне не удалось с ним поговорить, обменяться мнением. Он никогда не выскажет свое мнение прямо, а всякий категорический вопрос считает высказанным ему недоверием и обижается. При этих условиях работать с ним очень было трудно. Он не талантлив и на творчество не способен, но честный труженик".

"Вредный человек этот генерал Борисов, состоящий у Алексеева. Наши неудачи на Карпатах — это всецело его вина. Недели три Алексеев приставал ко мне с этим планом, я все отклонял его, и теперь стыдно сознаться, но совершенно не могу вспомнить, как это я согласился, когда произошел у меня этот перелом и почему. Не нравился мне этот план. Это была идея Борисова, сухого доктринера. Вот и поплатились мы теперь за это. Это он у нас напутал с пополнением. Он много еще может повредить своими необоснованными советами. Но Алексеев слепо ему верит, и его не разубедить».

"9 июля — За последнее время генерал Алексеев проникся идеей отступления и ни о каких бы то ни было попытках не только наступления, ко даже о контратаках слышать не желает. Многочисленные просьбы командующих армиями о переходе в наступление оставались без ответа. Вчера Алексеев приказал всем отходить. Отчаяние во многих армиях ужасное. При таком отступлении мы не только несем большие потери, но теряем и тот нравственный элемент, без которого войну вести нельзя. Работает Алексеев много, очень много, но все копается в мелочах и духа армии не знает, не знает ее нравственной силы и, по-видимому, и считаться с ней не желает. Не потому, я думаю, он это делает, что не считаться с ней ему не хочется, а просто потому, что существование нравственного элемента армии уставом не предусмотрено и не укладывается в узкие рамки канцелярской души.

Гулевич (начальник штаба Алексеева — В.К.) прав, говоря, что как родился Алексеев с мелкой душой, так с ней и остался, и ни на какие порывы, подъемы такая душа уже не способна. И это на каждом шагу сказывается болезненно. Но знал бы Алексеев, как все это болезненно отзывается на войсках, что они переживают — он мог бы понять; но нет, он все же не поймет.

И Иванов прав, что Алексеев на творчество неспособен. Копошиться в бумагах он может и хорошо, но сквозь эти бумаги жизни, обстановки, настроения не увидит".

"10 июля — Да и солдата Алексеев в лицо не видал. Сидя всю жизнь за письменным столом над листом бумаги, живого человека не видишь. Это не есть подготовка для командования. Даже поздороваться на улице с солдатом он не умеет, конфузится, когда ему становятся во фронт. Нет, не знает он, что такое нравственный элемент, что у армии, кроме патронов, должен быть дух, который он обязан поддерживать, не знает он этого и не познает своей чернильной душой и погубит армию прекрасными, хорошими мыслями, погубит в ней душу, веру в свою силу, веру в победу. Вот теперь он твердит, что надо сохранить живую силу армии, но, принимая меры для сохранения этой живой силы, он топчет ее дух, и это, по-моему, есть преступление".

"12 июля — Атмосфера кругом Алексеева тяжелая. Роль Борисова очень темная, и его влияние весьма пагубное".

"2 августа — Отношения между Алексеевым и Гулевичем обострились до того, что они больше не разговаривают между собой. Кроме того, все действия генерала Алексеева встретили во всем штабе сильную критику. Этот вопрос наиболее больной. Прав ли Алексеев или нет, теперь трудно сказать, но факт остается, что все потеряли веру в него. Генерал Данилов, говоря об этом, указал еще на одну черточку, а именно, что генерал Алексеев сам потерял веру в себя. Эго весьма возможно, так как это в первый раз в его жизни, что он на самостоятельном посту. Будучи всю свою жизнь штабным, подчиненным лицом, ему не приходилось брать решения на свою голову. Отсутствие тренировки в волевом отношении теперь и сказалось в упадке духа и большом унынии. Генерал Данилов выражал сомнение, чтоб Алексеев воспрянул духом и вышел победителем из создавшегося тяжелого положения. Мешают ему — отсутствие знания дела (таланта разобраться и взять решение) и общее уныние, т.е. ему все кажется ужасно, все в мрачных красках".