Анархо - [7]
— О! — вытащив палец изо рта, кивнул Шарик на вход в скверик. — Гости…
Пять пар внимательных глаз уставились на вальяжно приближающуюся компанию. Было заметно, что молодые люди, которых насчитывалось целых восемь человек, не в самом лучшем расположении духа и, когда первый из них вышел на свет, стало понятно почему. На шее виднелся красно-черный шарф. В этот день — цвета поражения, позора и даже унижения. Разгромный проигрыш на своем поле… Причем, проигрыш сопернику, находящемуся практически на дне турнирной таблицы, в то время, как красно-черные отчаянно борются за место в первой пятёрке, за прописку в еврокубках…
Гости города настороженно, но вовсе не испуганно притихли. В воздухе повисло немое напряжение, практически на физическом плане электризующее пространство.
— Здорова, молодежь! — нарушил молчание полноватый парень, с немного свернутым набок носом, когда пришельцы выстроились чуть изогнутым серпом напротив отдыхающих. — Развлекаемся?
— Здорова, — отозвался Барбер. — Как видишь. Угостишься? — изображая участливую приветливость, кивнул на коньяк.
— Да, там всего полбутылки. Нам на восьмерых — только зубы прополоскать. Может, подкинете на пивко?
— Нет, братан. Самим бы кто подкинул, — развел руками Барбер.
— Да, ну… — хмыкнул низкорослый местный фэн, с затянутыми густой щетиной щеками. — Вижу — прямо бомжуете. «Henessy», «Red Label»…
— А ты в чужой кармашек не заглядывай, — подал голос Лидс.
— Тебя кто-то о чём-то спрашивал? — прогундосил кривоносый. — Сиди и помалкивай, пока ещё сидеть можешь, а не только лежать, сучонок…
— Ладно, ребят, ладно! — умиротворяющее поднял руки Барбер. — Пацаны дело говорят, — хитровато окинул взглядом основу своей фирмы, — людям помогать надо.
Он легко и пружинисто поднялся, полез в карман.
— Темно, хоть глаз коли… — ковыряясь в портмоне, пожаловался он и проскользил под стекающий с уличного фонаря ленивый свет.
На лица местных выползли хищные ухмылки — индикатор того, что садистское естество начинает поглощать чужое унижение, трепеща от тонкого, уловимого далеко не всеми, наслаждения. Взгляды присосались к напоказ уничижающейся фигуре. Барбер словно стал ниже ростом и тщедушнее. Широкие плечи изогнулись бракованным коромыслом, на мощной спине выросла кочка пробивающегося верблюжьего горбика, брови выстроились жалобным домиком, а пальцы, казалось, и впрямь дрожат, от чего не могут щедро извлечь купюры, в обмен на снисходительную пощаду.
Как только внимание всех пришельцев приковал к себе импровизированный театр одного актёра, «Анархо» скинуло прокисшую страхом шкуру добычи, и раскрыло миру истинную сущность хищника. Две бутылки, практически одновременно, врезались в опрометчиво подставленные затылки. Уже через секунду ощерившиеся смертоносным цветком горлышки вгрызлись в замешкавшуюся в секундном ступоре плоть тех, кому не посчастливилось находиться ближе всего.
В это же мгновение жилистые руки Бэкхема обвили шею самого рослого противника. Сомкнулись в живой и почти нерушимый замок, безжалостно передавливая сонную артерию. Барбер же швырнул кошелёк в перекошенное лицо кривоносого, молниеносно посылая вслед пружинистое, но крепкое тело. Колено влетело в солнечное сплетение, кулаки принялись за работу ещё в полёте, но уже через миг нещадно вбивали чужую голову в асфальт.
Спустя всего несколько мгновений сначала схватки, численное преимущество уже было на стороне гостей города. Двое лежали без сознания с инеем мелкого стекла в волосах, двое ревели белугами, пытаясь корявыми пальцами удержать кровь от побега из вспоротых животов. Ещё один валялся с бурым месивом вместо лица, а Бэкхем, на удивление заботливо, укладывал придушенного здоровяка под разлапистый куст. Оставшаяся парочка казалась ошарашенной до полного ступора. Парни успели лишь попытаться помочь своим товарищам, но сразу же отпрыгнули в сторону, увидев окровавленное стекло «розочек».
Местные фанаты стояли и затравленно озирались по сторонам. Было понятно, что в их сердцах противоборствуют, но никак не могут выявить победителя, слишком разные чувства. Страх, обида, унижение, долг перед товарищами… Парням явно хотелось хлёстко «вдарить по тапкам», но привязь оставшейся чести никак не отпускала.
— Что, — поднялся с бездвижного тела Барбер, — драпанёте или не оставите друзей? А, сучата?
— Сначала на «мячике» трахнули вас, а теперь и здесь, — злорадствовал Лидс, протирая бутылочное горлышко рукавом, стараясь уничтожить отпечатки пальцев. — Не надоело булки раздвигать?
— А может, им нравится? — ехидно предположил Бэкхем. — Может они, это… — пытаясь подобрать выражение, щелкал он пальцами. — Садомазохисты, в общем.
— Или просто пидоры, — добавил свои три копейки Шарик. — «Розы» снимайте.
Сломленные фэны уныло протянули черно-красный шарфы.
— Кому нужно? — поинтересовался здоровяк у товарищей.
— Разве что, зад подтереть, — хмыкнул Барбер.
— Хорошо, — кивнул Шарик. — Тогда я один себе в коллекцию, как трофей возьму. А второй, — бросил он шарф под ноги бывшим владельцам, — жгите! Сожжёте — мы уйдем, и можете скорую этим придуркам вызвать, — кивнул он на поверженных оппонентов. — А если нет, самих сейчас рядышком положим!
«Сначала исчезли пчёлы» — антиутопия, погружающая читателя в, по мнению автора, весьма вероятное недалёкое будущее нашего мира, увязшего в экологическом и, как следствие, продовольственном кризисе. В будущее, где транснациональные корпорации открыто слились с национальными правительствами, а голод стал лучшим регулятором поведенческих моделей, а значит и всей человеческой жизни. Почти всё население сосредоточено в мегаполисах, покинув один из которых, герои открывают для себя совершенно новый мир, живущий по своим, зачастую гораздо более справедливым правилам, чем современное цивилизованное общество. 18+.
Неподкупные пальцы грехов минувшей молодости незримо тянут успешного инженера обратно на малую Родину — в небольшой провинциальный городок. Меж редких высоток видятся проблески бездумно утраченного главного — теплоты близких, любви родных. Однако, судьба готовит нежданное, для каждого, кто ещё вчера видел наброски новой жизни в чистой тетради — смерть. Но переступив главную черту герой понимает, что его эпилог вполне может оказаться гораздо содержательней, чем вся прижизненная повесть.
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга не только о фашистской оккупации территорий, но и об оккупации душ. В этом — новое. И старое. Вчерашнее и сегодняшнее. Вечное. В этом — новизна и своеобразие автора. Русские и цыгане. Немцы и евреи. Концлагерь и гетто. Немецкий угон в Африку. И цыганский побег. Мифы о любви и робкие ростки первого чувства, расцветающие во тьме фашистской камеры. И сердца, раздавленные сапогами расизма.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.