Anamnesis morbi. (История болезни) - [28]

— И исцелится?

— И исцелится. Мгновенно, полностью и навсегда, — Хруль пристально посмотрел на меня.

Я чувствовал какой-то подвох, но не мог понять, в чем именно он заключается. Очень похоже, что мой новый приятель чего-то не договаривает.

— Есть еще что-нибудь, что я должен знать? — осторожно поинтересовался я.

— Ну ладно, — Хруль опять вздохнул. — Видишь ли, покойный Антониди сказал тебе не все. Не со зла, наверное, он и сам этого не знал.

— Чего «этого»?

— Ты действительно получишь дар исцеления. Но… применить его сможешь только один раз. Не ошибись с выбором, Павел!

Ну вот, так и знал! Либо руки мыть с мылом, либо чай с сахаром… все в лучших традициях сказок народов мира: если уж получаешь чудесный дар, то непременно с условием. Иначе никак…

— У тебя останется дар целительства, — поспешно продолжил Хруль, заметив мое разочарование. — То есть станешь ты, что называется, «врачом от Бога». Сможешь постичь суть любой болезни, увидеть ее причину, найти единственно правильное средство для борьбы с ней… никогда не допустишь врачебной ошибки. Но действительно ИСЦЕЛИТЬ безнадежного больного сможешь лишь один раз.

— И на том спасибо! — я немного успокоился.

— Не за что, — буркнул Хруль, еще раз заглянул в бокал и засобирался. — Ну, мне пора. Дела, знаешь ли. Кстати, если тебе понадобится мой совет или помощь, просто подумай об этом. Я услышу.

— Ладно. За предложение спасибо.

— И еще одно. Чуть не забыл. Где-то рядом с тобой — Охотник.

Я напрягся. Началось? Уже?

— Где? Кто?

Хруль пожал плечами:

— Не могу точно сказать. Может, здесь, в кафе. Или где-то в соседних домах. Или курит на улице… И, кстати, не факт, что этот Охотник идет именно по твоему следу. Я просто чувствую, что он где-то рядом.

Да, ценная информация, нечего сказать! Тем не менее я начал озираться в поисках вероятного противника. Хруль противно захихикал:

— Ты что же, думаешь, у него на лбу крупно написано «Убью Палыча»? Пока он на тебя не нападет, не поймешь. Так что расслабься и допивай свой кофе!

— Мой кофе уже кое-кто допил! — возмутился я.

— Да? — наглец повертел пустой бокал в толстеньких пальцах. — Ну, закажи еще. Он вкусный.

И исчез. Тут же раздался треск разбитого фарфора. Чашка, оброненная официантом, завершила свой последний путь. Мир вокруг ожил.

— Пал Палыч, когда это вы успели свой кофе выпить? — изумилась выпавшая из темпоральной заморозки Кларочка.

19 июля, 12.30, Нероград, улица Туркестанская

Мы уже вошли в подъезд, когда Кларочка вдруг вспомнила:

— Ой, я же подружке должна была позвонить! Пал Палыч, вы подождите минуточку, я быстро! — И, достав из сумочки мобильник, выскочила на улицу.

Я присел на перила и задумался. Судя по всему, девушка всерьез увлеклась авантюрой, в которую я ее втянул. По крайней мере, на протяжении всего моего рассказа она ни разу не проявила никаких сомнений в том, что вся эта полусказочная история — правда. Никакого скепсиса, лишь сосредоточенное внимание, да изредка — уточняющие вопросы. Уж легкомысленной и ветреной особой ее никак не назовешь — видно было, что еще в ходе нашего разговора она обстоятельно готовилась к предстоящей операции, просчитывая возможные ее сценарии. Или мне показалось, и я выдаю желаемое за действительное?

— А вот и я! — впорхнувшая в подъезд Кларочка ухватила меня под руку. — Ну что, вперед, навстречу приключениям?

— Вперед, дитя мое, и да пребудет с нами Сила! — процитировал я какой-то фильм, и мы двинулись вверх.

Антониди жил на пятом этаже. Лифта, естественно, в хрущевке не было, поэтому, подойдя к заветной двери, мы оба дышали, будто актеры, занятые в озвучке порнографических фильмов. Я вставил ключ в скважину и, затаив дыхание, повернул. Замок старенькой двери открылся на удивление легко и почти беззвучно. Клара легонько толкнула дверь и опасливо попятилась за меня. Дверь открылась. Я шагнул внутрь, увлекая за собой, мою оробевшую сообщницу.

Интерьер жилища Димаса поражал убожеством. Собственно, интерьера-то не было никакого: в крохотной однокомнатной квартире из мебели присутствовали только самодельный грубо сколоченный из толстых досок стол на микроскопической кухне; самодельный же табурет (явно угадывалась рука того же мастера) и огромный нелепый шкаф в жилой комнатке. Спал грек, видимо, на матрасе, валяющемся на полу у окна. Такая роскошь, как бытовая техника и занавески, отсутствовала напрочь.

— Господи! — прошептала за спиной Кларочка и сжала мою руку. — Нищета-то какая!

Я угрюмо кивнул. Как же ты жил тут, Димас Антониди? И что же все-таки побудило тебя променять свой благословенный Крит сначала на сталинские лагеря, а потом на эту конуру? Теперь уж не узнать. Одно ясно: долго искать печать нам не придется. Вот он, шкаф-то!

Я осторожно освободился от Клариных пальчиков и шагнул вперед. Помнится, грек говорил, что шкатулка с печатью лежит в нижнем ящике. В гигантском шкафу их было несколько. И все нижние. Присев, я начал выдвигать один за другим. Шкаф скрипел и угрожающе раскачивался, извергая облака пыли. Кроме пыли и нескольких дохлых тараканов, внутри не было ничего.

Разумеется, шкатулка обнаружилась в последнем из исследуемых ящиков. Обычная старая коробка из-под кубинских сигар. Когда-то, в полузабытые советские времена, такие коробки можно было найти в любом продуктовом магазине — товарищ Кастро исправно снабжал строящий коммунизм советский народ стратегической продукцией острова Свободы.