Амур широкий - [22]

— Тогда как быть с родовыми дянгианами-судьями?

— Дянгианов родовых не будет. Родов нет, зачем они?

— Есть роды. Ты это не говори! — закричал Холгитон. — Всякие споры бывают, роды всегда будут собираться. Говоришь, нет родов. А ты, Оненка, разве женился бы на девушке Оненка?

— Нет, не женился бы!

— Тогда зачем говоришь — нет родов? Роды есть, только люди разъехались, а законы рода сохранились.

— Верно говоришь, отец Нипо, — подхватили охотники. — Родственные связи всегда будут. Это же люди одной крови. Дянгиан родовой тоже нужен.

«Любопытно, как он вывернется», — подумал Богдан.

— Есть уже советские судьи, они будут решать все подсудные дела. Но если вы хотите своих родовых судей, имейте их, решайте свои дела. А большие плохие дела советский суд будет решать, его слово будет последним.

Охотники замолчали, задумались.

— Говорят, советская власть всех бачика выгоняет, а шаманов как?

— Шаманы — это нанайские попы.

— Что, их тоже будут выгонять? Куда?

— Никуда не выгонят, просто запретят им шаманить.

Охотники заволновались, вполголоса заговорили между собой. Женщины позади мужчин заспорили во весь голос. Раздались возмущенные голоса.

— Бачика вредный, гоните. А шаманов нельзя гнать. Кто будет лечить больных?

— Доктора будут лечить.

— Кто будет отправлять души умерших в буни?

На этот вопрос Ултумбу не ответил. Это был единственный вопрос, на который он затруднялся ответить. Он знал свой народ, обычаи, знал, что родственники, не справившие религиозный праздник касан и не отправившие душу умершего в буни, берут на себя самый большой грех. Но как объяснить охотникам, что нет у умершего никакой души, что нет буни, что все это выдумка?

Богдан следил за Ултумбу. Лицо его оставалось спокойным, но глаза выдавали растерянность.

— Шаманы нужны! Нанай нельзя жить без шаманов!

— Ладно, пусть останутся они! — вдруг заявил Пиапон.

Мужчины, женщины примолкли сразу. Закурили.

— Когда выгоните торговцев?

— Сейчас уже торгуют наши кооператоры из Союзпушнины, Центросоюза, Интегралсоюза, — ответил негромко Ултумбу и распрямился. — Они скоро войдут в силу. Торговцы пока будут торговать, потому что у нас мало своих кооператоров, товаров мало. Немного потерпите, пушнины им не сдавайте.

— Тебе хорошо, ты не должен им.

— Долги не отдавать.

— Какой же ты нанай, как это не отдавать долги? — возмутился Полокто. — Так ни один нанай не поступит, раз задолжал — плати.

— Долги обманные, не надо платить.

Опять разгорелся спор, но на этот раз Ултумбу не терялся, спорил, доказывал, убеждал. Разговор продолжался долго. Все утомились. Женщины разожгли костры, поставили варить обед. Часы Богдана показывали два.

— Э, чего ты все на них поглядываешь, — заворчал Холгитон. — И так по солнцу видно, больше полудня.

— Умная штука, эти часы, — улыбнулся Ултумбу. — В городе люди работают по ним. Утром встают во столько-то, работают, обедают, домой идут — все по часам.

— Что за жизнь такая. Тьфу! Может, и нужду справляют по часам, а?

Охотники захохотали. Громче всех, пожалуй, смеялся Ултумбу.

— Может, мы при советской власти тоже по часам будем вставать, невод забрасывать, по часам вытаскивать? — наседал Холгитон. — Может, по ним в зверя стрелять?

— Нет, дака, зачем по часам невод забрасывать? Часы нужны тем, кто на заводе работает, в конторах. Ты зря так сердишься, сам скоро часы заведешь.

— Зачем они, я не собираюсь по ним жизнь мерить.

— Не ты, так дети твои заимеют. Правильно? Молодые охотники отвели глаза, часы Богдана — предмет их зависти, их мечта.

— Да, Богдан, ты слышал о комсомоле? — спросил Ултумбу.

— Нет, — сознался Богдан.

— Комсомол — это отряд молодых людей, юношей и девушек, передовых, конечно. Они первые помощники большевиков. Они как бы молодые большевики. Понял?

— Да. Что они делают?

— Помогают большевикам. Советскую власть укрепляют. Строят. Работают везде. Они везде первые. На войне они были первые, сейчас советскую власть строят. Хорошо было бы организовать в Нярги такой отряд.

— Что им делать в Нярги?

— Все, что делает советская власть, вы будете первыми делать. Это очень здорово быть первыми.

— А в Малмыже есть комсомол?

— Нет, в Малмыже еще нет.

— Как же так, русские первые, а у них нет, — сказал Хорхой.

— Вы будете первыми комсомольцами. Это очень важно и почетно. Каждый комсомолец имеет свои обязанности, свои права, свой закон, которые надо честно выполнять. Комсомольцами могут стать только самые лучшие юноши и девушки.

— Если они будут все время вместе, какой это, как ты назвал? — начал Холгитон. — Вот, вот, комол. Молодые есть молодые. Если вместе да вместе, какая там работа, они найдут другое дело, куда лучшее, чем твой комол.

Охотники опять захохотали.

Ултумбу поморщился: опять из-за словоохотливого старика не получилось серьезного разговора с молодыми охотниками. Ему очень важно было заронить в души молодых новые мысли, хотя он был уверен, что, кроме Богдана, никто тут пока не поймет назначения комсомола. Но главное пока — заронить семена в свежую пахоту.

С шутками, со смехом охотники расходились по своим хомаранам. Время обеда.

— Хорошо ты поговорил с людьми, все поняли, — похвалил Пиапон. — Мы ведь сами ничего толком не понимаем. Малмыжские мои друзья толкуют, а сами понимают не больше меня. Грамотных людей надо. Школы надо, пусть молодые набираются ума.