Аметистовый блин - [5]

Странным показалось, правда, что он так быстро оттуда выписался. А еще того страннее – что Данка, вооружившись, не нападает, а скрывается.

Четыре года мирного сосуществования с женской логикой (два – в состоянии брака, да еще два – в состоянии платонической дружбы) приучили Сережу мирно принимать любые эксцессы. И еще он усвоил, что главное – не задавать вопросов в первые четверть часа. Майка обычно двадцати минут молчания не выдерживала.

Накрывая на стол, Данка прислушивалась к шагам на лестнице.

– Ты – единственный нормальный мужик в этом городе, – вдруг сообщила она.

– Тронут, – немедленно ответил Сережа.

– Ведь тебе и в голову не пришло, что я прискакала, чтобы уложить тебя в постель!

– Не пришло, – согласился Сережа, косясь на пистолет. Все-таки у нее была удивительная для женщины кучность стрельбы…

– У тебя мозги не повернуты на сексе, – продолжала Данка.

Сережа промолчал. После развода у него, понятное дело, были приключения, но уже месяц он соблюдал целомудрие. Именно о сексе он в последнее время и задумывался…

– И тебе не мерещится, будто все женщины должны бежать за тобой следом, раздеваясь на ходу и повизгивая от восторга!

– Все – это сколько? – спросил Сережа.

– Ну, все! Вообще – все!

Кто-то, видать, основательно рассердил Данку своими мужскими притязаниями. Она со злости не ела салат, а пожирала.

– Ты – ангел! – вдруг прочавкала она. И снова с головой нырнула в салат.

Сережа уже выучился переводить с женского языка на мужской. Когда называют ангелом, прелестью, солнышком и прочими дореволюционными нежностями, – то просто-напросто благодарят за ту услугу, о которой через минуту попросят, чтобы ты, Боже упаси, не вздумал сходу отказать.

В дверь звякнули.

Данка вскочила из-за стола – и в руках ее оказался пистолет.

– Убью! – решительно воскликнула она, не прожевав салата.

Сережа неторопливо встал.

– Не открывай! – потребовала Данка.

– А если это ко мне?

– К тебе? – видимо, эта мысль Данку удивила. Действительно, странно, что кто-то решил заглянуть в гости к хозяину берлоги в то время, как тут скрывается разъяренная женщина…

Сережа открыл дверь – и понял, что Данка в какой-то мере была права.

На пороге стояли два здоровых амбала.

– Тут, что ли, привидение завелось, блин?

– Ага, – сказал Сережа, поигрывая великолепно вылепленными грудными мышцами, прекрасно видными в дырки доисторической фуфайки. – Это я. Дальше что?

– Блин! – изумленно воскликнул вдруг второй амбал. За Сережиной спиной он увидел нечто, поразившее его наповал.

Первый проследил его взгляд.

– Блин! – воскликнул и он.

– Во, блин!

– Ну, блин!

– Ребятки, время позднее, блинная закрыта, – с тем Сережа всей накачанной массой двинулся на гостей. – На переучет. Привет.

Гости, пятясь, вымелись, Сережа закрыл дверь и лишь тогда обернулся.

Данка стояла в глубоком балетном плиэ, как бы сидя на незримом стуле, широко разведя колени и двумя руками держа свой огромный пистолет. Под прицелом она держала ту часть дверного проема, где могли бы возникнуть грудь или живот врага. И продолжала дожевывать салат.

А то, что это место загородил сейчас Сережа, в расчет не принималось.

– Положи игрушку, – как можно спокойнее попросил он.

Данка выпрямилась, поставила пистолет на предохранитель и молча вернулась к тарелке со своей порцией салата.

– Я с ума сойду, – вдруг пожаловалась она.

Комментировать Сережа не стал. Воздержался. Хотя свое мнение на сей счет у него было. И однозначное.

Напившись чаю, Данка вроде бы обрела рассудок.

– Черт меня дернул за язык… – проворчала она. Сережа понял, что вот теперь ей уже не терпится рассказать все по порядку.

– Ты говори, говори, – то ли попросил, а то ли посоветовал он.

– А чего тут говорить! Погиб поэт, невольник чести! То есть я…

– Кто – ты? Ты – поэт, или ты – невольник чести? – попытался уточнить Сережа.

– Я – дура! Меня за деньги показывать нужно.

Сережа вздохнул.

– А в чем твоя дурость заключается?

– Я дала слово чести. И весь город об этом знает!

– Так…

Сережа хотел спросить, когда была та радиопередача, или телепередача, или газетная статья, или все вместе, проинформировавшее город об этом событии, и сослаться на свое круглосуточное торчание в тренажерном зале, вдали от светских новостей. Но по Данкиному лицу понял, что язвить не стоит. Опять же, и пистолет… Пневматический, а бьет на сто восемь метров, если не врет инструкция, блин!..

– Помнишь, как я дала слово? – спросила Данка. – Когда вы с Майкой приехали меня из петли вынимать?

– Было дело, – искренне пытаясь вспомнить, подтвердил Сережа.

– Я поклялась, что теперь выйду замуж за первого, кто сделает предложение, будь это хоть подзаборный алкоголик, хоть президент партии сексуальных меньшинств, хоть… хоть… ну, не знаю кто!

– Я никому об этом не говорил! – в ужасе воскликнул Сережа. Ужас, впрочем, был какой-то подозрительный…

– При чем тут ты?!!

– Майка?…

– Майка? – Данка призадумалась. – Ну, наверно, и она тоже.

– А кто еще?

– Да я, понимаешь, я! Я сама всем раззвонила! Ну и вот…

– Посватался президент?

– Хуже!

Лицо у Данки сделалось такое, что Сережа осознал: лучше в петлю, чем под венец!

И кто бы это мог быть?

Данка смотрела на него так, будто Сережа не только знал этого человека, но и числил его на первом месте в списке смертельных врагов.