Американский поцелуй - [6]

— Эй, секси-мама! — прокричал он.

— Я с тобой не поеду, — заявила Донна.

Чекерс опустил стекло со своей стороны, высунулся наружу и помахал пешеходам.

— Эй! — Чекерс указывал пальцем на Донну. — Кто-нибудь ее видит? Она с кем-то разговаривает?

— Перестань, Чекерс! — Донна сложила руки на груди.

— Она центр Вселенной? — продолжал выкрикивать Чекерс. — Она слово? Она движение?

Две машины остановились — они не могли проехать, так как Чекерс перегородил проезд. Такси и «хонда».

— Уберите его с дороги! — проорал таксист.

— Чекерс! — позвала Донна.

Чекерс снова обратил на нее внимание. Он удивленно раскрыл глаза и поднял брови, посигналил. Чекерс завел двигатель и, как мальчишка, издал боевой клич. Он высунулся в окно со стороны пассажирского сиденья.

— Скажи это, детка! — Чекерс высунул язык, как собака. — У тебя есть глаза и бедра. Понятно, что я хочу сказать, цыпочка?

Донна нахмурилась и показала ему средний палец.

— Уберите этого кретина! — орал таксист. Он сигналил не переставая.

Чекерс облизнулся, делая пригласительный жест.

— Иди сюда, женщина! — прокричал он. — Иди сюда, и давай займемся грязными делишками.

Донна протерла глаза, отбросила с лица волосы. Ее шея покрылась мурашками.

— Ну, давай же! — сказал Чекерс.

— Ты задерживаешь движение, — предупредила Донна.

Под землей послышалось громыхание приближающегося поезда. Чекерс ткнул пальцем себе в грудь.

— Иди к машине любви, — обратился он к Донне. — Папочка Чекерс сделает тебя женщиной.

— Ты болен, — отрезала Донна.

Водитель «хонды» вылез из машины. Он был разъярен. Это был бизнесмен в костюме с галстуком.

— В чем дело? — вмешался он.

— Папочка Чекерс задаст тебе жару! — прокричал Чекерс.

Донна вздохнула. Ей тридцать два, у нее узкое платье, мурашки по всему телу и дорогая помада. Она торговала недвижимостью, любила детей и голосовала на выборах.

— Иди скорее, — тихо произнес Чекерс, протягивая к ней руку. — Ты не слушаешься папочку? Сейчас же иди сюда, маленькая девочка!

Мужчина в галстуке заглянул в «плимут» со стороны водительского сиденья.

— В чем дело? — повторил он.

Чекерс как будто не заметил. Он протягивал руку к Донне.

— Скорее, — прошептал он.

Донна улыбнулась.

КУПАНИЕ ДЖЕЙКОБА

Легенда о купании Джейкоба берет свое начало 1 мая 1948 года, в день, когда Джейкоб Вольф женился на Рейчел Коэн.

Свадебная церемония проходила в синагоге на Западной Восемьдесят девятой улице, а прием состоялся в отеле «Плаза». Матери Джейкоба и Рейчел — обеих звали Эми — были главными организаторами. Обе семьи были уважаемы в Манхэттене. Предки семьи Вольф были портными в Риме. Сейчас они владели фирмой «Вольфс биг энд толл» на Западной Семьдесят второй улице, и одевали всех выдающихся и громоздких. Ходили слухи, что Шерман Вольф, отец Джейкоба, был личным портным мэра и мафиозных боссов семьи Скапалетти. Но кто именно входил в число клиентов «Вольфс биг энд толл», не разглашали. Зато все знали, что среди них были люди, с которыми лучше было не ссориться. Поэтому вышел жуткий скандал, когда летом 1943 года двадцатичетырехлетний Джейкоб Вольф, единственный сын Шермана, стал писать песенки для рекламы.

— Что это? — Шерман Вольф уставился на сына. — Чем ты занимаешься?

— Я пишу стихи, — ответил Джейкоб, — слоганы для товаров.

— Стишки для товаров? — Шерман был ростом шесть футов семь дюймов. Его сын дотянул только до пяти футов и одиннадцати дюймов. — Какие слоганы? — призвал к ответу Шерман. — Какие товары? Что ты морочишь мне голову!

— Это для радио, папа, — вздохнул Джейкоб, — для концерна.

— И что теперь? Что ты морочишь мне голову? Что еще за концерт?

Джейкоб опять вздохнул. Концерн представлял собой союз бизнесменов, которым он восхищался. Все, что он знал, — это то, что ему предложили работу. Ему звонил человек и говорил, что нужен стишок об ошейнике для пуделя, и Джейкоб сочинял. Если требовалась тридцатисекундная ода освежителю дыхания, Джейкоб придумывал оду на тридцать секунд для освежителя дыхания.

— Концерн — это союз бизнесменов, папа.

Шерман поглядел на сына сверху вниз. Они разговаривали в комнате для рисования в пентхаузе Эми и Шермана на Западной Семьдесят четвертой улице. На стене висели два подлинника Августа Маке[2]. Тут также находилось великолепное черное пианино, приобретенное Шерманом, когда Джейкоб был еще ребенком. Еще в детстве в Джейкобе проснулся музыкальный талант, и тогда же стало ясно, что атлета из ребенка не выйдет. Шерман хотел развить музыкальные способности сына. Он смирился с тем, что Джейкоб безнадежен в баскетболе. Поэтому постоянными упражнениями пытался сделать из него гения с неистовым темпераментом, нового еврейского Моцарта, дающего концерты в «Карнеги-холл». Шерман был равнодушен к искусству. Но он считал, что его единственный сын благодаря музыке сможет попасть в высшее общество и приобщиться к власти и богатству. Война была в разгаре, и все, что отдавало повседневностью, презиралось Шерманом.

— Эми, — крикнул Шерман, — иди сюда! Мальчишка хочет вступить в какой-то концерт!

Шерман и Джейкоб так и не нашли взаимопонимания по поводу этой работы. В 1944-м, когда Джейкоб сочинил стишок для стирального порошка «Гриарсон», Шерман смолчал. Он не сказал ни слова во время выполнения Джейкобом заказа компании по производству формочек для кексов «Медвежье брюшко». Но в конце 1947 года, Шерман потерял терпение, услышав по радио следующий пассаж: