Американский Гулаг: пять лет на звездно-полосатых нарах - [69]
Криминологам известно, что среди отсидевших за убийство процент рецидива — один из самых низких по всем категориям преступлений. Ведь многие убийцы не являются закоренелыми преступниками. Значительная доля убийств во всех странах мира совершается на бытовой почве, часто в состоянии опьянения или под наркотическим дурманом.
Но есть и вторая причина низкого рецидива среди убийц — сроки, которые им дают. Годы, проведенные в неволе, медленно и неумолимо воздействуют на человека По моим наблюдениям, небольшие сроки (год-два) обычно не имеют видимого эффекта, и осужденный в целом сохраняет свой прежний характер и наклонности. Шесть-восемь лет могут или исправить человека, или окончательно его погу бить. Многие из отсидевших такой срок становятся мудрее, у них формируются «понятия». С другой стороны, в этой категории встречаются и крайне ожесточенные люди, которых почти нет среди настоящих долгосрочников.
Двадцать или двадцать пять лет тюрьмы кардинально видоизменяют личность. Осужденный становится медлительным и печальным существом, и даже самое сильное воображение не может узнать в нем молодца, некогда удивлявшего своим буйством. Этот душевный паралич обычно не связан с угрызениями совести. Память об убийстве, как и обо всей дотюремной жизни, у большинства долгосрочников стирается. Исчезает порыв, уходит энергия. Остается лишь инертный газ простейших эмоциональных рефлексов.
Можно, конечно, вспомнить Нельсона Манделу или Николая Морозова, которые, проведя половину сознательной жизни в неволе, не утратили душевной стойкости и жажды действия. Но то были люди исключительные, а Хэррис — обычный человек. Первые годы он сопротивлялся по-своему: бунтовал, не подчинялся приказам, дрался с другими заключенными и с охраной. Около года Хэррису пришлось провести в Саутпорте, штрафной тюрьме для злостных нарушителей режима.
Постепенно Майкл Хэррис присмирел, утих. Речь его стала медлительной, походка — неторопливой. Проведя пятнадцать лет в неволе, Хэррис почти безучастно воспринял известие о смерти матери — единственного близкого человека, который о нем помнил. Конечно, он подал прошение, чтобы ему разрешили присутствовать на похоронах. Обычно даже осужденных за убийство в штате Нью-Йорк допускают на похороны близких родственников — конечно, в наручниках и под присмотром Двух вооруженных конвоиров. Но Хэррису было отказано. Кладбище, где хоронили его мать, находилось в таком районе, где «конвоиры не могли обеспечить безопасную транспортировку осужденного».
Последние годы своего двадцатипятилетнего «минимума» Майкл Хэррис отработал на кухне. Именно с этим видом деятельности он решил связать свою будущую жизнь. Хэррис не мечтал уже, как двумя десятилетиями раньше, о новых дерзких ограблениях, о сверкающих «Мерседесах» и доступных женщинах. Он с безразличием слушал разговоры новичков об этих вещах. Идеал Хэрриса был теперь вполне будничным: выйти на волю и устроиться работать в «Макдональдс». «Хорошая компания, — повторял он. — Дают медицинскую страховку, через два года можешь стать помощником менеджера, потом менеджером, а если будешь очень хорошо работать, пошлют за счет фирмы в Чикаго. У них там целый университет есть, где готовят людей для главного офиса, это уже в галстуках и все такое. Называется Hamburger University».[39]
Другие заключенные, кстати, над Хэррисом не смеялись. Хотя иные считали, что лучше умереть бандитом, чем исполнительным служащим белых эксплуататоров, по-человечески они Хэрриса понимали. Куда уж ему было теперь в бандиты… Казалось, что Хэррис воплощал то смирение, которого система, пусть даже и ценой суровой кары, хочет добиться.
Поскольку у Хэрриса был нефиксированный срок (минимум двадцать пять лет, максимум пожизненное заключение), судьба его была всецело в руках комиссии по условно-досрочному освобождению. Члены комиссии, назначенные губернатором, разъезжают по всем семидесяти тюрьмам штата Нью-Йорк. В каждой тюрьме заключенные, у которых заканчивается минимальный срок, предстают перед комиссарами в течение одного дня.
В семидесятых и восьмидесятых годах большинство осужденных выходили на свободу после окончания минимального срока. Но к концу восьмидесятых общественный климат в США начал меняться. Во время предвыборной кампании 1988 года, когда соперником Джорджа Буша был демократический губернатор Массачусетса Майкл Дукакис, республиканский штаб изготовил рекламный ролик, который впоследствии попал во все учебники политологии.
Республиканские политтехнологи прочли в бостонских газетах об изнасиловании и убийстве белой женщины, которое совершил ранее судимый негр по имени Вилли Хортон. Оказалось, что Хортон, отбывавший срок в одной из тюрем штата Массачусетс, получил краткосрочный отпуск домой «за хорошее поведение». Находясь в отпуске, он и совершил это злодеяние. Республиканцы выяснили также, что временное освобождение заключенных разрешил в Массачусетсе именно губернатор Дукакис.
Спустя несколько дней по всем телеканалам США начали крутить ролик, где первым кадром было зверское лицо негритянского злодея, снятое крупным планом. (Авторы ролика намеренно отретушировали снимок, сделав Хортона чернее, чем на самом деле.) Низкий, почти замогильный голос диктора произносил несколько фраз: как Хортону дали отпуск из тюрьмы и как он насиловал и убивал несчастную жительницу штата Массачусетс. Текст завершался так: «Вы хотите, чтобы этот человек пришел к вам в гости? Тогда голосуйте за Майкла Дукакиса!»
