Американский Голиаф - [87]

ам, показам и т. д., за просмотр которых берется плата.

– Добрый день, джентльмены. Веселого всем Рождества. Слушания закончены. – Судья Барнард ударил молоточком ровно пять раз, что было правильно понято сердитым Барнумом.

Перед зданием суда Чурба Ньюэлл вещал для кучки репортеров:

– Если человек не может защитить свою собственность, куда катится Америка? Что бы ни сказал судья, есть один Кардиффский исполин, и, если кто отказывается его признать, он играет с огнем. Черт возьми, я бы сказал, что мистеру Барнуму хватило в его жизни пожаров, может, пора ему начинать таскать за собой кадку с водой.

– Это угроза, мистер Ньюэлл? Вы угрожаете поджогом саду Нибло?

– Нет, я не поджигаю чужих сараев, – ответил Чурба. – Я имел в виду пламя Божьего гнева, ибо «он топчет виноградники, где зреют гроздья гнева».[82]

Довольные ответчики покинули судебную палату через другую дверь.

– Радуйтесь. Мы выиграли тем, что не проиграли. – Амос Арбутнот, эсквайр, похлопал Барнума по спине. – Поблагодарите хотя бы своего адвоката. Я бы сказал, моя короткая речь поколебала Порцию.[83] Судья Барнард, подобно Соломону, оказался на высоте, и мы получили половину пирога – я боялся остаться в лучшем случае с крошками.

– Теперь Нью-Йорк отдан на откуп двум исполинам, дабы они сами делили добычу.

– Все-таки если учесть, что у нас нет причин…

– Оставьте ваши непристойности, Амос, или мне придется задуматься, кто мой враг. И кстати: чем больше я смотрю на Чурбу Ньюэлла, тем меньше верю, что он сам слепил сей каменный пряник. Этот человек слишком простодушен.

– Есть шанс, что исполин настоящий.

– Все семь чудес света уже разобраны, – сказал Барнум. – Мне наставляет нос отнюдь не фермер Ньюэлл. Тут должен быть кто-то еще, и пусть он окажется талантливым любителем, я отолью его яйца в бронзе и поставлю на каминную полку. Твид недавно пускал пыль насчет того, что «раз уж новая телега, то у моей коровы». Я скажу так: раз уж билеты продаются, то на шоу Барнума.

– Твид? Вы встречались с Твидом? – Все самомнение Арбутнота разом протекло сквозь подошвы его ботинок и расплылось лужей на ступенях судебной палаты.

– Я что-то сказал о Твиде? Кажется, мы уже на улице. А вот и пресса Победитель держится скромно, даже если он всего лишь полупобедитель.

– С каких это пор Барнум злорадствует? – спросил Арбутнот.

– Мы уходим, источая аромат роз, ребята, – сказал Барнум. – Всем роскошного Рождества и много радости в новомгоду!

Нью-Йорк, Нью-Йорк, 24 декабря 1869 года

Бен Халл изучал племя деревянных индейцев, только что доставленное в «Хумидор Халлов». Стойкие дикари, несомненно, добавили магазину шарма – мужественный противовес элегантной во всем прочем обстановке.

Одни держали в руках топорики, другие – полумесяцы луков. Двоих вождей украшали резные перья. Несколько храбрецов танцевали, другие затаились. Скво несла корзину с фруктами. Сидевший на корточках старый воин курил сигару – простительная вольность, ибо Халлы не торговали трубками. Лучше всех был разведчик на пегом пони; он всматривался в горизонт, прикрыв от солнца дубовые глаза.

На нижнем уровне, под стеклянным полем прилавков, стоял одетый в оленью шкуру житель прерии. Он сжимал ружье, намереваясь защитить с его помощью жену и ребенка. Большой крытый фургон содержал в себе весь нехитрый скарб этого семейства. Сломанное колесо болталось на оси, лошадей не было. Диорама добавляла напряжения. Ясно было видно, что падкие на добычу и скальпы мародеры разбрелись по всему магазину и взяли американцев в кольцо. Подобно старому индейцу переселенец курил панателу – вполне вероятно, последний раз в жизни.

– Суть не только в том, чтобы создать атмосферу фронтира, – говорил декоратор Рональд Квинт, передвигая скво на фут левее. – Сигара – символ релаксации. Знание об опасности, пусть даже подспудное, будет напрямую воздействовать на посетителей.

– Так уж подспудное, – вмешалась Лоретта Халл. – Через пять минут эти индейцы насадят их головы на копья. Младенца украдут, зажарят или еще чего похуже.

– Не исключено, – согласился Квинт. – Но что, если краснокожих отвлечет стадо топочущих бизонов? Что, если пионер окажется метким стрелком? Что, если ни с того ни с сего протрубит кавалерийский рожок?

– Вот видишь, – подтвердил Бен. – Думай о хорошем дорогая.

– И все равно в этой ситуации я бы предпочла быть Покахонтас, а не женой колониста, – сказала Лоретта. – Но смотрится хорошо.

– Очень хорошо, – согласился Бен. – Оттеняет всю комнату.

– Именно, – сказал Квинт. – Если бы я курил, закурил бы прямо сейчас.

– А что случилось с их лошадями? – спросила Лоретта.

– Сегодня Рождество, – напомнил Бен. – Давай отпустим мистера Квинта.

– Лошади убежали, напуганные звоном колокольчика на двери Халлов.

– Ваши бы слова да Богу в уши, – сказал Бен.

– Пойду пожелаю Голиафу веселого Рождества, – сказала Лоретта. – А заодно и двум язычникам.

– Вряд ли Джордж с Чурбой еще там. Скорее всего, заливают горе в салуне у Макналти. Вердикт больно по ним ударил, хотя толпе, похоже, все равно. Очередь весь день шла без заминок.

– Тебе обязательно работать допоздна даже сегодня?