Американский Голиаф - [85]

– Возьмите эту брошку. Как раз подойдет.

– Вы необыкновенная женщина, миссис Халл, – сказал Аарон.

– Да, пожалуй, так и есть, – согласилась Анжелика. – А теперь пойдемте к столику вон там у огня, пока кто-нибудь не вызвал полицию нравов. И мне безразлично, еврей вы или нет, – назначьте за эту брошку хорошую цену.

– Не могу обещать, – сказал Аарон. – Традиция запрещает смешивать дела с удовольствием. Вы же знаете, мы живем только ради наживы.

Час спустя Анжелика встретилась с Бертой, которая, уже не зная, что и думать, дожидалась ее у доктора Пролла. Анжелика извинилась за опоздание и объяснила его тем, что очень трудно найти в магазинах что-то нужное и красивое одновременно.

Аарон вернулся к себе в комнату зажигать перед заходом солнца ханукальный светильник. Руки дрожали так сильно, что он с трудом налил в чашечки масло. Под взглядом миссис Вейман, с ее лицом синее черничного варенья, Анжелика нашептывала Аарону секреты темнее чая. Аарон вскоре заметил, что вместе с морковным пирогом глотает слезы. Путаница Анжеликиной жизни как-то переплелась с его собственной. Ясно, что у миссис Халл нет любимого мужа. Эта женщина была одинока, точно блуждающая звезда.

Мысли Аарона трепетали, как ритуальное пламя. Анжелика Халл предложила ошеломленному лозоходцу встретиться на следующий день на дороге за Кардиффом. Словно лозой воду, Аарон пытался нащупать в себе новые чувства. «Дорогой дедушка Исаак, ты будешь рад узнать, что твойвнук нашел себе сердечную подругу. Эта леди – совершенство. Старше, мудрее, замужем, беременна и, чего скрывать, шикса[78]». К слову, о подарках.

На ферме Ньюэллов, вспоминая лозоходца, Анжелика сравнивала его с оцепенелым Иосифом из той мозаичной головоломки. Если у них и было что-нибудь общее, то разве только взгляд.

Нью-Йорк, Нью-Йорк, 24 декабря 1869 года

Прошла уже неделя с тех пор, как Барнум, сам не жаловавшийся на аппетит, старался не смотреть на поглощавшего ужин Босса Твида. Великий вождь Таммани-Холла, точно сам себе таксидермист, набивал собственную тушку жареной свининой и говядиной, тремя сортами картофельного пюре, горой начинки, капусты, свеклы, гороха, моркови и спаржи. Облизав для уверенности пробку, он заглатывал «Шато Мутон Ротшильд» прямо из бутылки.

– Этот ловкий ублюдок говорит, что строит под Бродвеем пневматические трубы, гонять взад-вперед почту, – сказал Твид, – я соглашаюсь. Потом он объявляет в «Сане», что чертовы трубы, оказывается, для сабвея. Черт побери этот сабвей! Теперь «Сан» убеждает людей, будто подземная дорога – городской мессия. За этими зажравшимися сукиными сынами нужен глаз да глаз, иначе они запихают тебе палец в жопу, а руку в карман.

– Этоужасно, – сказал Барнум.

– Если бы вместо того, чтобы изгаляться за моей спиной, он хоть как-то проявил уважение, было бы совсем другое дело. Раз уж новая телега, то у моей коровы. Я вам одно скажу, Барнум: все мы тут ходим по проволоке – и днем и ночью.

– Не понимают они, что такое «хватит». – Барнум откусил кончик сигары.

– Точно. Пожалуйста, не поджигайте этот факел. Терпеть не могу табак. Гнусная привычка. Как вы насчет мороженого с вишней или пирога с лимоном?

– Нет, спасибо, Билл, я больше не могу. – Барнум положил сигару в пепельницу.

– Что ж, зато я могу. А теперь говорите, зачем вы звали меня на ужин, если не затем, чтобы слушать мою отрыжку.

– Я не строю сабвей, – сказал Барнум. – Можете расслабиться. Но дело есть.

– Какое? – Твид вытер салфеткой подбородок.

– Ничего серьезного. Это касается моего Титана.

– Титана? У вас проблемы с исполином? Ерунда. Я пришлю Костомола Брайана, пусть вправит ему мозги.

– У меня проблемы с Чурбой Ньюэллом и его семейством. Они идут в суд и заявляют, что Кардиффский исполин – это их Голиаф.

– У меня принцип: не встревать в драку исполинов, – сказал Твид. – Даже если они каменные.

– Я слишком много вложил в Титана. Денег и доверия.

– Да, доверие. Говорят, республиканцы надумали сделать из вас Великого Белого Отца. Ничего не выйдет. Следующим президентом будет губернатор Хофман.[79] Черт возьми, я обещал Джону работу, а слово Твида – это как повестка в суд.

– Пустые слухи, – сказал Барнум. – Моя жизнь – шоу-бизнес, просто и ясно.

– Рад слышать. Где этот чертов официант? Дай ниггерам свободу, и они все попрячутся. Так что теперь?

– Говорят, у вас друзья в суде.

– Друзья? Нет. Приятели-кровососы разве что. Думаете, вам не хватит доказательств?

– Что вы, комар носа не подточит. У меня все продумано. Но если за дело берется судья, никогда нельзя быть уверенным.

– Уверенность в наше время стоит денег, – сказал Твид. – Судью уже назначили?

– Судья Барнард.

– Джордж Барнард? Крепкий мужик. Весь в работе. Воин правосудия. Ваше счастье, что у меня на камине стоят его бронзовые яйца. Скажите, вы уже оценили в долларах это ваше… как его… доверие?

– Какую цену вы сочли бы разумной?

– Скажем, пара хороших билетов на очередную развлекушку Барнума и тысяч десять на извозчика.

– Билеты – легко. Десять тысяч – трудно. Думаете, судья Барнард не проявит сострадание за, скажем, пять?

– Пять? Пять? Половина от десяти, верно? Я бы сказал, что он остановится на полпути к половине сострадания. Но что я понимаю в таких вещах?