Американский Голиаф - [89]

Лоретта рассмеялась, когда вдруг из ниоткуда на каменном животе Титана возник рожок с шипучим вином.

– Я обижусь на вас и на ваши шуточки, – сказала она. – Что за детские игры!

Лоретта потянулась за бокалом; гордый флаг, прикрывавший исполинское мужское достоинство, поднялся, хлопнул и затрепетал в воздухе. Лоретте не оставалось ничего другого, как изучить открывшееся взгляду. Голиаф носил потертую шпору, Титан был обладателем греческой колонны. Лоретта потянулась рукой, потрогала через перчатку, закрыла глаза, загадала желание – здоровья, богатства и счастья.

Она открыла глаза. Ее Генерал был обернут в тот самый похищенный флаг, что недавно реял меж каменных ног Титана. Пальчик вытянулся во весь рост, сбросил знамя и, оставшись голым, как яйцо, запел «Добрый король Вацлав».[84] Перед глазами Лоретты поплыли пузырьки, столь странная серенада внушала ей благоговение. Она переводила взгляд с Пальчика на Титана, с Титана на Пальчика, пока не повалилась без чувств, когда стремительное маленькое тело обхватило ее ноги.

Дерзкая игрушка лезла под блузку, щипала грудь, задирала широкую юбку, сажала поцелуи, как ромашки, кусалась, как зверек, и вдруг превратилась в торнадо. Неистовый шторм, запертый в долине меж воздетых Дореттиных бедер, вырывал с корнем толстые деревья. Дома улетали прочь с фундаментов. Лоретту подбросило к завывающим облакам, раскололо надвое клином перелетных гусей и швырнуло в водопад. Попав в воронку, она оттолкнулась ногами, вскрикнула и погребла к берегу Атлантиды. Такой маленький кувшин, а такой потоп устроил.

– Я знал, что это будет восхитительно, моя дорогая полевая мышка, – прошептала игрушка, поглаживая ее по голове.

– Ничего не было, правда?

– Ничего не было?! Да как вы смеете так говорить, миссис Халл?! Вы кончили дважды, я видел, и, черт побери, едва не сломали мне спину. Это называется «ничего не было»?! Я бы сказал, это было что-то, и говорю опять. Своим «ничего» вы нанесли мне самое страшное оскорбление, какое только можно нанести мужчине, я бы назвал это оскорблением самого духа Рождества.

– Пожалуйста, успокойтесь, – сказала Лоретта – Хорошо, что-то было. А теперь пойдемте поскорее к вашим гостям.

Лоретта пришла в Троицу, где ее уже ждали Бен и Гариманы. Они нашли ту самую скамейку, где сиживал первый президент, когда нация была молода, полна надежд и невинна, как святой Младенец. Орган заиграл торжественную прелюдию. Незамутненная сила музыки вгоняла Лоретту в дрожь. Она не понимала, как Марта Вашингтон могла выносить такую тряску.

Кардифф, Нью-Йорк, 31 декабря 1869 года

Аарон Бапкин поворошил поленья в костре, разведенном внутри небольшого иглу, которое он построил сам с помощью статьи в «Ройял джиогрэфик», позаимствовав журнал из обширной коллекции миссис Ильм. Зачем его серьезная хозяйка выписывала и хранила эти откровенные статейки, подробно иллюстрированные бюстами апачей, задницами майори и трущимися друг о друга носами эскимосов, осталось для Аарона неразрешимой загадкой.

Он сидел в этом снежном пузыре на одеяле, огонь потрескивал веточками, выпуская через дыру в крыше кольца дыма. Аарону было тепло и уютно, так что он даже опустил капюшон и расстегнул куртку.

Иглу, спрятанное на полянке недалеко от дороги, что шла мимо фермы Ньюэллов, могло бы стоять на Аляске. В «Джиогрэфике» Аарон прочел о новых территориях, где аборигены едят моржовое мясо и заворачиваются в тюленьи шкуры. Он не представлял, как можно жить среди айсбергов и вечной ночи. Добывать обед гарпунами, удирать от белых медведей и с удовольствием рисковать собой, катаясь на глетчерах. Снег, всегда снег. Как можно вынести зиму без весны или лето, после которого не приходит осень? Осень – это агония, горько-сладкий финал; шурша башмаками по лиственному ковру, мы призываем пустое безмолвие зимы.

Сидя в ледяной капсуле, Аарон старался поменьше думать о том, что он тут делает. Их тайные встречи с Анжеликой Халл получались не менее абсурдными, чем место этих встреч. Игра была опасной для обоих, а для него, возможно, смертельной. С того послерождественского дня Аарон с Анжеликой провели в разговорах ни о чем бесконечные часы, В их речах не было откровений или признаний, были вопросы, но совсем мало. Всего лишь болтовня, за которой уходило время. Аарон чувствовал этот уход, точно время было ветром у него над ушами. В последнюю встречу не было сказано почти ни слова. Они держались за руки внутри тишины. Анжелика смотрела в потолок и говорила, что считает звезды. С этой странной женщиной Аарон чувствовал не столько страсть, сколько покой. Наступал вечер, они расставались, и зима охватывала их, будто тисками.

Мыслям стало теплее, когда через арочный вход в иглу забралась Анжелика Халл.

– Снаружи твой дом похож на белое яблоко, а дым – это черенок. – Анжелика стряхнула с волос снежную пудру.

– А я местный снежный человек, который сидит и думает, что мы тут делаем посреди тундры.

– Мы втроем?

– Ara, мы втроем.

– Дружим, наверное. Обмениваемся любезностями.

– Что ты сегодня сказала Берте?

– Вряд ли она заметила, когда я ушла. Сидит у окна и смотрит, как из облаков складываются лица, а потом растворяются. Все ищет знаки о своем Александре. Лица в небе, лица в огне, лица, опять лица.