Американский Голиаф - [70]

– Не касается? Мое семя, внук Саймона, меня не касается? – Джордж хлестнул Анжелику по щеке.

– Ты собираешься меня бить? Тогда убивай сразу, потому что иначе я тебя убью.

– Тебя заколдовали, – сказал Джордж.

– Может, и так, – сказала Анжелика. – Да, это так.

Джордж Халл попытался поднять руку. Она висела, как сломанный маятник. Он видел себя в треснувшем зеркале Берты Ньюэлл. Синее изувеченное лицо напоминало рыбу на тарелке.

Нью-Йорк, Нью-Йорк, 15 декабря 1869 года

12 декабря «Нью-Йорк таимо, «Трибюн», «Сан», «Америкэн» и «Горн» вывесили на целую полосу рекламу Барнума.

МАРШ ИСПОЛИНА!

Со всей скромностью, гордостью и радостью мистер Барнум уведомляет о приобретении им чуда века, всемирно известного ТИТАНА – идеального, исключительного, истинного КАРДИФФСКОГО ИСПОЛИНА.

Дабы отметить прибытие в Нью-Йорк сей поразительной окаменелости – древнего и вечно юного чуда, кое и само способно творить чудеса, – 15 декабря сего года состоится ГРАНДИОЗНЫЙ МАРШ. Начавшись в 9 часов утра на Гарлем-лейн, он пройдет на юг по Центральному парку, затем вдоль Пятой авеню до Мэдисон-Сквер, оттуда по Бродвею до Принс-стрит и закончится в САДУ НИБЛО, где исполин будет выставлен для показа в обществе воистину исполинского таланта – всеми любимого ГЕНЕРАЛА МАЛЬЧИКА-С-ПАЛЬЧИКА.

УЛИЦЫ И ПЛОЩАДИ, У НАС БЕЗ ОБМАНА

НЬЮЙОРКЦЫ И ГОСТИ, ВСТРЕЧАЙТЕ ТИТАНА!

От окраин Бронкса и до глубин Бруклина протянулись афиши с тем же призывом. На тысячах улиц беспризорники и мальчишки-газетчики совали прохожим рекламки. Перед отелями «Пятая авеню» на Мэдисон-Сквер и «Астор-хауз» у мэрии дефилировали, нацепив доски-сандвичи, лучшие бомжи Бауэри. Вдоль береговой линии Манхэттена курсировала, превратившись в плавучий рекламный щит, паровая яхта «Речная королева». Сад Нибло был упакован в знамена, как бог в пеленки.

«ИСПОЛИНСКОЕ СЧАСТЬЕ БАРНУМА!» – такова была главная тема газетных новостей и городских разговоров. Чем шире расходилась весть, тем сильнее церкви всех конфессий осаждались прихожанами, явившимися возблагодарить Бога, восславить Ф. Т. Барнума и оставить заявку на любую щедрость, которой сей странный гость надумает облагодетельствовать город. Иные священники и настоятели в честь каменного человека устроили колокольный звон.

На Фултон-стрит компанию «Флаги Бетси Росс» окружили заказчики, измученные попытками добыть в магазинах «звезды и полосы». Первая же волна возбуждения за считаные часы смыла все запасы. Когда фабрика продала последний вымпел, начались беспорядки, и тридцать семь растоптанных патриотов были доставлены в городскую больницу.

Амос Арбутнот, эсквайр, более чем удивленный столь живым откликом тех самых ньюйоркцев, которые отозвались бы с ленцой даже на собственный некролог, помчался к Барнуму сообщать новости:

– В городе паника. Они на грани помешательства.

Барнум выслушал, покачал головой и произнес:

– Затеяв поругание, обретаешь святость. Я всегда знал, что выполняю за Бога Его работу. Вредно себя недооценивать, – добавил он. – Маловато, поздновато – вот явные признаки упадка.

Барнум набросал эскиз распятия, чертами напоминающего Титана, распорядился найти фабрику, способную за четыре дня, не дольше, отлить пять сотен, не меньше, таких реликтов, и отправил эмиссаров искать полулегальные мастерские, где итальянцы, евреи и китайцы, вооружившись наперстками, натянут на палочки флажки.

– Раз дело доходит до беспорядков, – предложил Арбутнот, – может, стоит вложить деньги в бинты.

– Стоит прощупать рынок свистков и дубинок, – ответил Барнум. – На бинтах много не заработаешь.

На МАРШ ИСПОЛИНА излилась благодать хорошей погоды. Парад начался теплым сухим утром, словно взятым взаймы у другого времени года. Солнце в пятнистом небе, точно пальцами, протыкало лучами облака, а в авангарде шествия вставала шеренгами дюжина походных оркестров. Шотландцы выдували из волынок поросячий визг. Румынские цыгане трясли тамбуринами. Там были немецкие рожки, ирландские флейты, польские танцоры и африканские барабанщики, акробаты из Норвегии и шоколадные oборванцы, игравшие тарантеллу на губных гармошках.

Вслед за музыкантами пятьдесят королевских рысако тянули двуколки с высокими колесами – на гарлемских полях они казались фаэтонами. Далее шел разноголосый зверинец из львов, тигров, обезьян, зебр и слонов, отобранных Барнумом в обмен на прошлую и будущую благосклонность у обветшалых цирков, чьи хозяева перед тем, как разориться, время от времени совершали экскурсии в джунгли.

За звериной солянкой следовали, размахивая знаменами и распевая гимны Союза, длинные ряды сирот во взятых напрокат белых мантиях. За ними показалось внушительное сборище хромых и увечных, что шатались и ковыляли, а то скрючивались на задниках повозок. На почтительном удалении от этих медлительных бедолаг ползли три обитых черным войлоком омнибуса с открытыми верхними площадками. Там музыканты играли похоронный марш.

Наконец появилась колесница Титана – катафалк, несший на себе Идеального Исключительного Истинного Исполина. Барнум не видел смысла демонстрировать народу почетного гостя, за право посмотреть на которого они чуть позже с радостью выложат деньги, а потому спрятал Титана в серебряном гробу, за стеклянными стенками. Понукая лошадей, катафалком правил облаченный в темный цилиндр Генерал-с-Пальчик. Рядом сидел не менее благоговейный Барнум и проливал настоящие слезы.