Американские горки. На виражах эмиграции - [8]

Этот конкретный эпизод научил меня тому, что впоследствии я никогда никого не ставил в подобное положение. Если кому-то нужно написать или подредактировать резюме, я сажаю человека рядом с собой и своей рукой составляю или правлю резюме в живом диалоге.

Итак, рассылка резюме оказалась непродуктивной идеей: поддержать разговор с работодателем ни по телефону, ни на собеседовании я всё равно не мог. Но главное, я страдал комплексом обладания чем-то большим и уникальным, чего не хотел потерять, отпустить, утратить, а именно: методами быстрого обучения. Я действительно обладал уникальным знанием, но предложить свои услуги в этой области не мог в силу недостатка опыта жизни в новой стране. Я совершенно не был одержим идеей собственного бизнеса, как некоторые новички, и очень рад был бы работать по найму.

Первые два года В Сан-Франциска

Сестра жены и ее родители снимали в Сан-Франциско две квартиры на одной лестничной площадке 4-этажного дома в районе Ричмонд. На каждом этаже располагалось 4 квартиры. Там вся улица такими домами застроена. В Ричмонде, видимо, из-за близости океана и связанной с этим повышенной влажности, деревянные дома застройки 20-х годов ХХ в. (каковых там большинство) подванивают гниющим деревом. При этом внешне они выглядят более чем прилично: штукатурка, гранит. Красивые домики. Но когда говоришь, что живешь в Ричмонде, тебя частенько спрашивают: «Дом воняет?» Дома там делятся на вонючие и не вонючие, хотя на цену, как я понимаю, запах не влияет.

Нам повезло: родственники жены жили в не вонючем. Это было не первое их жильё. В первом на стенах собиралась вода – конденсировалась ночью из влажного океанского воздуха. Вообще, на первых порах трудно снять нормальное жильё просто в силу спешки и понятных бюджетных ограничений. К тому времени, как мы приехали, родители жены – пенсионеры – получили квартиру в субсидированном доме (разновидность социального жилья) и через две недели должны были в нее переехать. Их прежняя квартира доставалась нам. Но пару недель до их переезда мы жили в этом 1-бедруме (по-здешнему, квартира с одной спальней) впятером.

В Ричмонде улицы, идущие параллельно океану, просто пронумерованы. Ближайшая к океану – 48-я авеню. Мы жили между 3-й и 4-й, то есть довольно далеко от океана. Если, для примера, поехать к кому-то в гости вечером в район 30-й авеню и оставить машину на улице, а потом выйти в 10 вечера и подойти к машине, то сверху она окажется покрытой слоем воды. Не испариной, а толстым слоем воды. Уж как она там держится, не знаю, но этот факт лично наблюдал неоднократно.

За квартиру мы платили 745 долларов в месяц. Аренда включала парковку во дворе дома. Без парковки стоимость аренды составила бы 715 долларов. Это на сотню дороже, чем аналогичный вариант в «вонючем» доме с коридорной системой. (В качестве коридора выступает внешний балкон, по которому все движутся туда-сюда мимо твоих окон.) Но нам выбирать не приходилось, – что есть, то есть. Тем более, что наша квартира была светлая и просторная. Да и сестра жены жила рядом, и с ней – две племянницы, студентки. Одна училась на IT, другая посещала Арт-колледж. Она ещё в Москве окончила художественную школу при Суриковском институте. Талантливая девочка, художница. Оба поколения родственниц относились к нам с теплотой и заботой. Это невозможно переоценить. Особенно по первости, когда в новой стране ты словно с Луны свалился, пыльным мешком прибитый и очумелый. Да еще и без языка толком.

«Где деньги, Зин?»

В финансовом отношении наш изначальный расклад был таков: квартиры в СССР продавать было ещё нельзя, так что наша московская двухкомнатная кооперативная квартира в деньги не трансформировалась. Нормы разрешенных к вывозу ценностей постоянно ужесточались. На момент нашего отъезда, к примеру, одному человеку дозволялось вывезти пять золотых изделий весом не более 2 г каждое. На черном рынке советские рубли менялись по курсу 20 рублей за доллар. Но и это не имело никакого смысла, так как наличной валюты вывозить из страны разрешалось 152 доллара на человека. Бизнес я оставлял друзьям и вынимать оттуда деньги не хотел. Нарушать законы ещё больше не хотел. Купить что-то с собой в дорогу не мог: полки магазинов были голыми, как пустыня Каракум.

Кое-что из одежды мы, конечно, прикупили на популярной тогда толкучке у Рижского рынка. Американские родственники сформулировали нам задачу так: привезти с собой самое необходимое, чтобы в первый год не тратиться. Мы, как могли, постарались упаковаться, но практически все деньги, вырученные за две недели до отъезда от продажи автомобиля, я просто оставил родителям, поскольку не смог на них ничего купить.

Итак, мы приехали в Штаты втроем с 456 долларами в кармане и шестью чемоданами самого необходимого. Книги отправили посылками, так как жалко было их оставлять, хотя толку от них в Штатах почти никакого. Но кто тогда мог об этом догадаться?

Официально нас принимала «Джуйка» (Jewish family and children services). У этой организации было заключено соглашение с правительством США, согласно которому первые три месяца клиенты «Джуйки» не могут оказаться на велфере (программа для неимущих, включающая денежное содержание, талоны на питание и медицинское страхование). Поэтому, сразу по приезде, семья беженцев получала от «Джуйки» 900 долларов единовременной помощи и еще 2700 долларов в долг на первые три месяца. Те эмигранты, кто хоть немного ориентировался в местных реалиях, старались вызывать своих родственников из СССР через другие организации, Толстовский фонд, например, и отправляли их на велфер в первый же день.