Американская леди - [2]

Шрифт
Интервал

Воздуха! Ей бы сейчас глоток воздуха. Громкий гул нарастал вокруг головы, становясь все сильнее. Мария хотела заткнуть уши, но под руками по-прежнему было лишь стекло.

Вдруг она осознала, что может задохнуться.

Она кричала, кричала и кричала…


В тот же миг она очнулась у себя в кровати: сидела в ночной рубашке, насквозь мокрой от пота. На ее плече лежала рука Магнуса. Он шептал ей на ухо успокаивающие слова.

Это сон. Это всего лишь сон. И все же дыхание Марии долго не успокаивалось, и лишь через время она смогла отвести руку от все еще сдавленного горла.

Было пять часов утра.

В изнеможении она легла на постель, не уверенная, сможет ли снова заснуть.

Магнус озабоченно взглянул на нее.

Мария закрыла глаза, чтобы не пришлось начинать разговор. Вот уж замечательно начался ее день рождения!

* * *

– Мария! Я и не подозревал, что удастся вас сегодня поздравить, – раскланялся Алоис Завацки. – От чистого сердца желаю всего наилучшего в ваш праздник. – Он помог ей снять пальто и повесил его на хлипкий крючок за дверью.

– Неужели вы еще помните о моем дне рождения…

Она стерла несколько капель дождя со лба. Мокрые пятна на плаще от просочившейся дождевой воды, казалось, вовсе не волновали ее.

Продавец книг еще ни разу не видел, чтобы она приходила с зонтом. Таскать его с собой для Марии Штайнманн было явно хуже, чем просто промокнуть под дождем.

– К сожалению, погода сегодня не соответствует праздничному дню. С вами ничего дурного не приключилось, не считая этого надоедливого мартовского дождя?

– К сожалению, это не единственное, что омрачает сегодняшний праздник, – вздохнув, заметила Мария. – Мне стоит вас сразу предупредить: мое настроение оставляет желать лучшего.

Завацки удивленно поднял брови. Но Мария не стала пояснять свои последние слова, и он спросил:

– Не желаете ли стаканчик чая? Я как раз заварил свежий.

– Чай, пожалуй, не повредит.

Мария, недолго думая, плюхнулась в потертое кожаное кресло, которое продавец книг выставил для клиентов. Завацки с улыбкой заметил, что и в день рождения на ней была привычная рабочая одежда. Брюки Марии Штайнманн составили бы конкуренцию самым эпатажным дамским нарядам Берлина или Мюнхена. Но – удивительно! – людей не так смущал ее наряд, как профессия. А может, просто в Марии Штайнманн, кроме этого, не было ничего удивительного?

Алоис ловко пронес два стакана по узким проходам, не задев ни одной (высотой в человеческий рост) стопки книг. Поставив стакан на столик возле Марии, он присел напротив нее и вздохнул. Артроз так измучил его со вчерашнего утра, что Алоис уже подумывал, не закрыть ли на сегодня лавку. Теперь он радовался, что не поддался слабости. Мария уже давно была его хорошей клиенткой. За девятнадцать лет, что они знали друг друга, Мария стала для него вроде младшей сестры, которой у Завацки никогда не было.

Он задумчиво помешивал чай, Мария делала то же самое. Некоторое время, кроме позвякивания таявших кусочков сахара о стекло, ничего не было слышно.

В этой части комнаты, где было так же уютно, как и во всем магазине, клиент мог почитать или просто полистать книгу. Люди захаживали сюда, чтобы не только насладиться Гете и Шиллером, но и горячо поспорить о произведениях молодых современных поэтов. Да, литературный клуб Алоиса Завацки был знаменит далеко за пределами Зонненберга. То же касалось и выбора книг, которые своим изобилием и качеством могли бы затмить многие книжные магазины больших городов.

– Вы выглядите несколько уставшей, – заметил он, глядя на девушку поверх края чайного стакана. – Неужели вы успели отпраздновать заранее? Это ведь к несчастью, разве нет?

– Я бы охотно примирилась с несчастьями, если бы они чаще чередовались с чем-нибудь другим, – отмахнулась Мария. – Если не учитывать того, что Йоханна и другие настояли на том, чтобы я сделала сегодня выходной, этот день такой же, как и все предыдущие.

Он снова удивился отсутствию беззаботности у молодой девушки. Он бы с большей охотой наблюдал сегодня, как Мария Штайнманн весело празднует день рождения! Эх, если бы она завила каштановые волосы, надела красивое платье и уехала куда-нибудь с возлюбленным, а не сидела бы сейчас со стариком!

– Нам это нужно срочно исправить!

Он встал и снова исчез в недрах магазина. Но уже в следующий миг вернулся с бутылкой и двумя бокалами.

– Еще только утро, однако позвольте предложить вам немного хереса.

И, не дожидаясь ответа Марии, он налил на два пальца золотисто-коричневого напитка в оба бокала. Если чай не действовал, то херес чаще всего помогал.

– Ваше здоровье!

Мария тоже подняла бокал и ответила:

– И вы будьте здоровы.

Потом Алоис наклонился к ней:

– Вот так. А теперь рассказывайте, что у вас накопилось на душе. Вы не отделаетесь от меня обычной фразой, что якобы все в порядке!

Мария скривила губы:

– Собственно, все так и есть. На самом деле это смешно, но… – Девушка секунду колебалась, но потом рассказала о своем сне.

– Мне в самом деле казалось, что я задохнусь, – закончила она.

Мария все еще была под впечатлением от сна.

– Бедный Магнус до смерти испугался, так громко я кричала! – вздохнула она. – Слава богу, это был всего лишь сон. Мне все еще жутко, когда я об этом вспоминаю.


Еще от автора Петра Дурст-Беннинг
Дочь стеклодува

XIX век. Лауша – маленькая деревушка в Германии, где живут стеклодувы. По древней традиции, мужчины выдувают стекло, а женщины отвечают за его украшение. После смерти старого Штайнманна три его юные дочери – Иоганна, Рут и Мари – остались совершенно без средств к существованию. Однако младшая сестра Мари решает пренебречь правилом и стать настоящим стеклодувом. Втайне от всех она начинает изготавливать самые красивые рождественские украшения, которым позавидовал бы любой мужчина в Лауше!


Рекомендуем почитать
Кажется Эстер

Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.


Жар под золой

Макс фон дер Грюн — известный западногерманский писатель. В центре его романа — потерявший работу каменщик Лотар Штайнгрубер, его семья и друзья. Они борются против мошенников-предпринимателей, против обюрократившихся деятелей социал-демократической партии, разоблачают явных и тайных неонацистов. Герои испытывают острое чувство несовместимости истинно человеческих устремлений с нормами «общества потребления».


Год змеи

Проза Азада Авликулова привлекает прежде всего страстной приверженностью к проблематике сегодняшнего дня. Журналист районной газеты, часто выступавший с критическими материалами, назначается директором совхоза. О том, какую перестройку он ведет в хозяйстве, о борьбе с приписками и очковтирательством, о тех, кто стал помогать ему, видя в деятельности нового директора пути подъема экономики и культуры совхоза — роман «Год змеи».Не менее актуальны роман «Ночь перед закатом» и две повести, вошедшие в книгу.


Записки лжесвидетеля

Ростислав Борисович Евдокимов (1950—2011) литератор, историк, политический и общественный деятель, член ПЕН-клуба, политзаключённый (1982—1987). В книге представлены его проза, мемуары, в которых рассказывается о последних политических лагерях СССР, статьи на различные темы. Кроме того, в книге помещены работы Евдокимова по истории, которые написаны для широкого круга читателей, в т.ч. для юношества.


Похмелье

Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.


Птенец

Сюрреалистический рассказ, в котором главные герои – мысли – обретают видимость и осязаемость.