Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 - [61]

10 августа полковник Сарджент, замещавший меня во Владивостоке на время моей поездки в Омск, телеграфировал военному министерству: «8-го числа во Владивосток из Омска прибыл генерал Гайда и в своем интервью заявил в общих чертах следующее. Правительство Колчака не сможет устоять, и, если союзники его поддержат, они совершат самую большую ошибку в истории. Это правительство делится на две части: одна выпускает прокламации и делает пропагандистские заявления для зарубежного потребления, утверждая, что правительство трудится ради созыва Учредительного собрания; другая тайно вынашивает планы реставрации монархии. Это лицемерная власть, которая пытается убедить крестьян в том, что прислушивается к их чаяниям, а тем временем ждет подходящего момента для восстановления самодержавия. Колчак окружил себя бывшими царскими офицерами, которые связывают свое будущее благоденствие только с реставрацией монархии».

18 августа, после возвращения из Ишима я, в числе прочего, телеграфировал следующее: «Факт, что силы Колчака тают, подтверждается тем, что многих людей из его частей позже видели в Омске».

Полковник Грей, командовавший в войсках Колчака штурмовой бригадой, рассказывал нам о состоянии его армии, и, судя по его описанию, положение едва ли могло быть хуже. Он утверждал, что за последние шесть недель не было практически ни одного боя, что армия разваливается, что его люди стали обращаться с местными жителями хуже, чем когда-либо обращались большевики; что почти у каждого солдата есть лошадь и телега, которые он отнял у крестьян; что солдаты забирают все, что хотят, иногда давая расписку, но чаще даже без нее.

Этот рассказ описывает состояние дел на 20 августа, хотя свой доклад я отправил только после того, как вернулся во Владивосток. В этом докладе, написанном 26 сентября, я писал: «Еще одно свидетельство того, что думают люди, я получил, когда в Омске ко мне приехал генерал Иванов-Ринов. Он сказал, что как только они остановят большевиков, всех министров Колчака надо будет сменить; что они не умеют разговаривать с народом; что люди не верят этим министрам, и Колчаку надо от них избавиться».

В этой связи я спросил Иванова-Ринова, позволят ли Колчаку остаться у власти, и он ответил: «Да, если он добровольно пойдет навстречу пожеланиям народа».

Я счел это заявление в высшей степени удивительным, поскольку Иванов-Ринов входил в администрацию Колчака и возглавлял сибирское казачество. Это заявление граничило с предательством, поскольку именно в это время посол Моррис, с которым я приехал в Омск, старался оценить силы и возможности правительства Колчака, с тем чтобы отправить правительству Соединенных Штатов свои рекомендации в отношении целесообразности признания Колчака.

На следующий день после визита Иванова-Ринова я присутствовал на службе в русской церкви, где адмирал Колчак произвел Иванова-Ринова в звание генерал-лейтенанта. Он поцеловал его в обе щеки, назвал патриотом России и вручил ему золотую саблю.

Таковы русские обычаи, которые, наверное, не могли бы существовать ни в одной другой стране мира. Мне казалось непонятным, каким образом Колчак мог надеяться добиться успеха с помощью военной силы, если в качестве потенциальных бойцов рассматривал мобилизованных крестьян. То, как его сторонники обращались с подлежащими мобилизации крестьянами, было описано выше.

Находясь в Омске, мы услышали, что в Колумзино, располагавшееся через реку напротив Омска, прибыл поезд, и я поехал посмотреть, в каких условия находились возвратившиеся с фронта люди, многие из которых, как нам рассказывали, были больны тифом. Мы обнаружили, что больные и раненые помещены в крытые вагоны без каких-либо удобств. Многие из этих людей были слишком слабы, чтобы обслуживать себя, но на пять или шесть сотен человек имелась только одна медсестра. В вагонах не было никаких приспособлений для еды и имелось совсем немного воды во флягах. Тяжелобольным не оказывалось никакой помощи в отправлении их естественных нужд.

Мы заглянули в первый вагон и увидели там двух мертвых людей. Третий умирал, а его товарищ, придерживая его голову, пытался дать ему попить воды. У многих больных хватило сил на то, чтобы выбраться из вагонов, но это окончательно утомило их, и они остались лежать на земле возле поезда.

Эти солдаты практически отдали свои жизни, сражаясь за Колчака, и следовало ожидать, что какие-то сторонники адмирала, мужчины, женщины или и те и другие, придут, чтобы помочь и поухаживать за этими беспомощными, умирающими людьми. Какое жалкое зрелище являли собой эти несчастные, к которым никто даже не попытался прийти на помощь.

Вернувшись в Омск, мы с полковником Эмерсоном зашли в парк. Там играл оркестр, и мы насчитали около тысячи танцующих. Эта веселая толпа находилась не более чем в двадцати минутах пути от того места, где умирали солдаты, многие, без сомнения, из-за отсутствия ухода.

Во время своего пребывания в Омске посол Моррис, казалось, поверил, что существует какая-то надежда умиротворить Сибирь, помогая Колчаку. Но я никогда и не видел реальных способов восстановить порядок с помощью его сторонников. Поездка в Омск не изменила моих взглядов. Фактически после нее я еще больше чем прежде утвердился в своем мнении относительно возможностей Колчака, поскольку меня теперь не могли обмануть сообщения о настроениях людей к западу от озера Байкал.