Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 - [29]

Вскоре после того, как я приехал в Сибирь, ко мне прибыли пятнадцать офицеров и очень достойных людей из вашингтонской службы военной разведки для осуществления присущих им функций в Сибири. Насколько я помню, большинство из них были из учебных заведений, и меня очень обрадовал и их внешний вид, и то, какое положение и репутацию они имели в Соединенных Штатах. Я тщательно проследил за тем, чтобы эти офицеры поняли приказ: «Не вмешиваться в политику и не участвовать во внутренних конфликтах».

Я отправил их в разные города Сибири, где проходила железная дорога, с намерением получать донесения о военном, политическом, социальном и экономическом положении в Сибири. Вскоре мне поступила телеграмма из военного министерства, где сообщалось, что правительство желает получать информацию о положении в Сибири от представителей Государственного департамента. Это сообщение меня очень озадачило. Хотя в нем не было никаких предписаний, адресованных лично мне, содержание ясно указывало на то, что правительство дает мне понять: что бы я ни говорил о Сибири и положении дел здесь, это будет игнорироваться. Такое странное сообщение, как это, безусловно, имело определенное значение и смысл, который был не до конца ясен. Если Государственный департамент хотел знать реальную ситуацию в Сибири, то почему они предполагали игнорировать информацию, приходящую от значительного большинства представителей Соединенных Штатов? Армия обладала гораздо большими возможностями добывать факты, чем Государственный департамент, потому что имела значительно большее число наблюдателей, и ее части оказывались во множестве разных мест, откуда приходили донесения. Я не могу согласиться с тем, что армейские наблюдатели в Сибири были менее умными, чем консульские агенты Государственного департамента. Если Государственный департамент не придавал никакого значения армейским донесениям, то почему бы просто не выбросить их в мусорную корзину? Зачем говорить мне, что они намерены игнорировать мои доклады? Суть дела заключалась в том, что эти армейские донесения были для кого-то как кость в горле. Они хотели, чтобы информация подавалась в определенном русле, о чем неявно свидетельствует телеграмма, отправленная мистеру Августу Хейду, представителю Военной торговой комиссии, действовавшей под эгидой Государственного департамента, о том, что он, мистер Хейд, присылает не ту информацию, которую Государственный департамент хотел бы получать от него из Сибири. Военные не поддерживали каких-либо группировок и, вследствие этого, имели возможность сообщать факты такими, какими их видели наблюдатели, независимо от того, нравились они кому-то или нет. Я связался с военным министерством и спросил, что означает эта телеграмма, на что получил ответ от генерала Марча. Он писал, что я присылаю именно ту информацию, которая его устраивает, и должен продолжать в том же духе. Для меня было очевидно, что генеральный консул Харрис и российское подразделение Госдепартамента в Вашингтоне, которые поддерживали Колчака, были недовольны информацией об омском режиме, которую присылали военные. Получив ответ от генерала Марча, я почувствовал некоторое раздражение, поскольку мне стало очевидно, что Государственный департамент или какой-то его сотрудник считает меня слабым человеком, которого легко можно напугать и так же легко удержать от исполнения того, что он считает своим долгом.

В то время действия американских войск в Сибири подвергались серьезной критике в Соединенных Штатах. Эта критика принимала различные формы. Одни предполагали, что американцы стали большевиками, другие считали, что из Соединенных Штатов видят ситуацию в Сибири не хуже тех, кто там находился, а третьи критиковали мое назначение на должность командующего американскими войсками, поскольку у меня недостаточно опыта командования крупными воинскими частями. Но самым суровым критиком, похоже, был мистер Джордж Харви из «Харвис уикли». Конечно, он прибегал к своему излюбленному сарказму не только в отношении меня, но и в отношении военного министра, назначившего меня командующим в Сибири. Эта критика стала для меня привычной, поскольку появлялась почти с такой же частотой, как мои завтраки, обеды и ужины. Американский консул во Владивостоке ежедневно без комментариев слал в Государственный департамент клеветнические оскорбительные статьи об американских войсках, появлявшиеся в местных газетах. Эти статьи и критика американских войск в Соединенных Штатах строились вокруг обвинения в большевизме. В действиях американских войск не было никаких оснований для таких обвинений, поскольку они никогда не предоставляли большевикам ни помощи, ни пристанища. Однако их обвиняли в том же, в чем сторонники Колчака, включая генерального консула Харриса, обвиняли всех жителей Сибири, которые не поддерживали Колчака.

Очевидно, эта идея получила настолько широкое распространение в Соединенных Штатах, что правительство, как минимум в одном случае, решило установить наблюдение за американцами, которые несли службу в Сибири. Мое утверждение основано на инциденте, имевшем место в отеле «Коммодор» в Нью-Йорке в ноябре 1921 года. Созданный на добровольных началах комитет постарался пригласить на обед в отеле «Коммодор» как можно больше американцев, которые служили в Сибири. Мы с адмиралом Найтом тоже там присутствовали. После того как мы сели за столы, в зал вошел никому не известный человек и занял место за столом. Старейшина комитета улучил возможность и спросил у этого человека, кто он такой. Мужчина показал ему удостоверение министерства юстиции и сказал, что его прислали из Вашингтона и велели прийти на это собрание, так что он намерен остаться и советует членам комитета не чинить ему препятствий. Больше этого инцидента никто не касался до конца обеда, когда представитель комитета подошел к помощнику управляющего отеля и потребовал объяснений. Помощник управляющего сказал, что тот человек показал ему удостоверение личности и бумаги, после чего ему ничего не оставалось, как отвести его в обеденный зал. У меня нет никаких сомнений в том, что этот агент министерства юстиции был подослан на обед кем-то из официальных лиц правительства Соединенных Штатов. Однако, насколько мне известно, практика тайной отправки агента на частный обед без согласования с гостями применяется министерством юстиции только в том случае, если у него имеются опасения в осуществлении подрывной деятельности против Соединенных Штатов. Практически каждый человек, присутствовавший на этом обеде, во время войны делал все, что мог, для победы Соединенных Штатов. Эти люди гордились тем, что послужили своей стране, и стране следовало быть благодарной им за службу. Все, кто узнал об этом инциденте, чувствовали себя униженными и оскорбленными. Если бы во время обеда я знал о присутствии этого агента, я бы посоветовал потребовать у администрации отеля выпроводить его из обеденного зала, а в случае отказа предложил гостям покинуть отель. Я определенно не смог бы спокойно сидеть за столом, зная, что министерство юстиции следит за тем, что я делаю и что я говорю. И это после того, как адмирал Найт отдал нашей стране больше сорока лет своей жизни, а я служил ей больше тридцати семи лет.