Американец - [33]

Он смотрел в одну точку перед собой. На что будет похожа его жизнь на пенсии? Как же обидно. Именно сейчас, когда новая экономика вот-вот озолотит его.

– Они подмяли банк под себя, Эдуа, – подытожил представитель профсоюза, теребя бороду. – Лучше уйти до того, как они пинками погонят всех прочь.

Отец взял с тарелки профитроль, проглотил его целиком и перевел взгляд на сидевшего перед ним человека. Он не мог подобрать слова, чтобы объяснить, насколько это предложение для него неприемлемо.

Мыльный пузырь новой экономики лопнул куда быстрее, чем можно было ожидать, – всего через несколько месяцев. В мае всплыли на поверхность первые жертвы доткомов^[24], а к сентябрю, когда все вернулись из отпусков, кровопролитие уже свершилось.

– Херня эта новая экономика! – проворчал Паскуале. Несмотря на свою тучность, он вошел в кабинет моего отца так же бесшумно, как и всегда. – Каждый раз одно и то же: они запускают быков в загон, запирают ворота, а потом посылают убийцу, чтобы с ними расправиться. Как мы попались на эту удочку, вот в чем вопрос.

– Мне очень жаль, я ошибся. – Эдуардо оторвался от монитора, в который смотрел, не веря своим глазам. Он упрямо держал этот треклятый запас акций «Тискали». При первых признаках опасности не вышел из игры, хотя следовало бы, и потом так же упорно отказывался их продавать, надеясь на скачок котировок, которому не суждено было случиться. Не воспользовался шансом сбыть акции по сто двадцать лир, а теперь был бы несказанно рад и сорока.

– Кто-то об этом знал, – уверенно сказал отец. – Кто-то должен был нас предупредить.

Когда «туринцы сделали свой ход», банковские офисы превратились в джунгли, где попробуй-ка раздобудь достоверную информацию. На бирже тоже все изменилось. Знак «+» или «—» рядом с наименованием ценных бумаг больше не зависел от бюджета компаний, уровня безработицы, коэффициента инфляции или политической стабильности. Рынок теперь походил на притон любителей азартных игр и никак не реагировал на изменения, происходящие в реальной жизни, – все сводилось к исступленной купле-продаже.

В газетах без конца писали о неопытных юнцах, разбогатевших благодаря интернету. Это новое веяние одержало верх над болтами, сварочными машинами, топливом, рабочими и даже капиталом. Эдуардо не был должным образом вооружен для такой войны. Связался с доткомами, а сам даже не знал, как подключиться к интернету!

– Что было, то было, – произнес Паскуале, замерев на месте. – Дело в том, что я в минусе, Эдуа. Влип по уши.

– Мы все влипли, Паска.

Сын мыловара бесцельно закружил по комнате, как ослепший от ярости дикий баран. С годами он превратился в копию своего отца, только более упитанную.

– Ты не понимаешь. Я выступил поручителем по кредиту моего сына. Я не могу больше брать ссуды…

– Я никогда не слышал, чтобы банк привлекал своего сотрудника к ответственности за невыплаченную ипотеку, – ответил Эдуардо.

Паскуале взглянул на него с жалостью. До чего же его друг стал медленно соображать, ни дать ни взять бойцовый пес на исходе своей карьеры.

– Ну да. Это когда Банк Неаполя еще был Банком Неаполя.

Отец принялся наводить порядок на столе. Если банк больше не банк, то и я больше не я, решил он.

– Я знаю, что у нас в квартале есть тип, который дает деньги в долг, – толком не подумав, сказал он. – Если хочешь, могу договориться с ним о встрече.

Паскуале замахал руками, отгоняя такую перспективу.

– Ростовщик? Не хочу попасть в лапы к этой братии, Эдуа. Всё, забыли… – И направился к выходу.

– Но он большая шишка, – не сдавался Эдуардо. – Не какой-то там жалкий процентщик. Теперь все изменилось, они не копят деньги, а хотят их тратить. Мне кажется, если мы к нему сходим, он придумает, как тебе помочь.

Паскуале с изумлением смотрел на него, он впервые слышал подобные речи от своего друга.

– Ты уверен, что не получится как с «Тискали»?

– Уверен, – кивнул отец. Но на самом деле он ни в чем не был уверен.

Вернувшись домой тем вечером и заметив его встревоженный вид, мама сразу догадалась: что-то стряслось.

– В чем дело, Эдуа? Ты бледный как смерть. Ты уже слышал? Пока ничего толком не ясно, но по телевизору говорят, что очень много людей погибло…

Незадолго до этого, около трех часов дня, по коридорам банка разлетелась новость, что в Нью-Йорке от столкновения с двумя рейсовыми самолетами обрушились два небоскреба, а следом рухнул еще один, недалеко от Пентагона. Пять, десять, тридцать тысяч жертв. Первые сообщения в новостях выплевывали цифры, как в лотерее. Телевизор поспешно унесли на верхний этаж, подальше от глаз, и хотя официального объявления не делали, всем разрешили разойтись по домам. Как можно было притворяться, что ничего не произошло, когда террористы перевернули весь мир вверх дном? В такой день на Уолл-стрит никто даже на работу не выйдет.

Интересно, задумался чуть позже Эдуардо, переступив порог Королевского дворца на Пьяцца-дель-Плебишито – к счастью, после публикации в газетах яростных протестных писем туринцы отказались от своей затеи с перемещением вертепа, – здесь всегда так пустынно или сегодня особый день?

Его внимание привлекли несколько сцен. Рынок, источник, рождение. Величественный вертеп, неимоверно разросшийся за несколько веков, поражал тщательной проработкой деталей: шерсть ослика, глаза кобылы, соцветия брокколи, борода волхвов точь-в-точь как у Осамы Бен Ладена, тоже своего рода пастыря, на которого все старательно указывали как на мозговой центр терактов. В действительности же новость дня, подумал мой отец, заключается совершенно в другом: меня поимели. Вот главная новость, и место действия – моя задница, а не Манхэттен.