Американец - [112]

— Мы, знаете ли, смотрим на вещи иначе. Для нас ваши условия неприемлемы, — ответил Урбан де Беллегард. Все трое так и стояли неподвижно посреди гостиной. — Думаю, моя мать подтвердит: она предпочтет, чтобы ее дочь стала soeur[146] Катрин, а не миссис Ньюмен.

Однако старая маркиза со смирением, под которым таилось сознание беспредельной власти, предоставила сыну произносить за нее сарказмы, а сама чуть ли не с ласковой улыбкой повторяла, качая головой:

— Мы проявляем слабость только раз, мистер Ньюмен! Только раз!

Эти кивки и тон, каким они сопровождались, усугубляли впечатление такой каменной твердости, с какой Ньюмену еще не приходилось встречаться.

— Неужели вас ничто не заставит? — вскипел он. — Что надо сделать, чтобы принудить вас силой?

— Подобные выражения, сэр, — заявил маркиз, — да еще обращенные к людям, понесшим утрату и находящимся в горе, совершенно недопустимы.

— В иных обстоятельствах, — ответил Ньюмен, — ваш упрек был бы справедлив, даже при том, что, имея в виду намерения мадам де Сентре, времени терять нельзя. Но я пришел к вам без угрызений совести, потому что все обдумал и понимаю: вы, маркиз, и ваш брат — люди совершенно разные. Я не вижу между вами ничего общего. Вашему брату было за вас стыдно. Тяжело раненный, умирающий, он, несчастный, просил у меня прощения за ваш поступок и за поведение вашей матери.

В первый момент эти слова произвели на Беллегардов такое впечатление, будто Ньюмен их ударил. Краска мгновенно залила лица старой маркизы и ее сына, а взгляд, которым они обменялись, сверкнул, как клинок. Урбан выдохнул два слова, Ньюмен едва их услышал, но по звучанию догадался о смысле: «Le miserable».[147]

— Вы не питаете уважение к живым, — отчеканила мадам де Беллегард, — так уважайте по крайней мере мертвых. Не смейте оскорблять, не смейте осквернять память моего ни в чем не повинного сына.

— Я говорю только правду, — ответил Ньюмен. — И говорю с целью. Повторяю четко и ясно: ваш сын был крайне возмущен вами, ваш сын приносил за вас извинения.

Урбан де Беллегард злобно нахмурился, и Ньюмен понял, что он взбешен действиями несчастного Валентина. Маркиз был застигнут врасплох, и потому привязанность к младшему брату, и без того не слишком прочная, мгновенно сменилась гневом. Но маркиза не была склонна капитулировать.

— Вы глубоко заблуждаетесь, сэр, — сказала она. — Моему сыну случалось совершать легкомысленные поступки, но бесчестным он не был никогда! Он умер, будучи достойным своей фамилии.

— Вы его попросту не поняли, — заявил уже оправившийся от потрясения маркиз. — То, что вы утверждаете, невозможно.

— Да мне и не нужны были его извинения, — возразил Ньюмен. — Слушать их мне было отнюдь не сладко — безмерно тяжело. Во всей этой безобразной истории его вины нет, он ни разу не оскорбил ни меня, ни кого другого. Ваш брат был само воплощение чести. Но его извинения говорят о том, как он отнесся к вашему поступку.

— Вы хотите доказать нам, что разум моего бедного брата в его последние минуты помутился? Что ж, на это мы можем ответить, что при подобных печальных обстоятельствах такое вполне могло быть. Вот на этом и успокойтесь.

— Голова у него была совершенно ясная, — с ласковым, но зловещим упорством проговорил Ньюмен. — Никогда он не был разумней и проницательней. Страшно было наблюдать, что столь блестящий, столь талантливый молодой человек умирает такой смертью! Вы знаете, я очень любил вашего брата, и у меня имеются несомненные доказательства того, что, умирая, он был в полном разуме.

Маркиза величественно выпрямилась.

— Вы заходите слишком далеко! — воскликнула она. — Мы отказываемся верить вашим россказням, сэр, не желаем их слушать. Урбан, откройте мне дверь! — властно кивнув сыну, она повернулась и быстро пересекла комнату. Маркиз пошел следом и распахнул перед нею дверь. Ньюмен остался посреди гостиной один.

Он поднял палец, привлекая внимание месье де Беллегарда, который, затворив за матерью дверь, остановился в нерешительности. В гробовом молчании Ньюмен медленными шагами направился к нему. Когда он остановился, оба оказались лицом к лицу. И тут Ньюмен с удивлением почувствовал, что гложущая его обида перерождается в желание поиздеваться над маркизом.

— Послушайте, — проговорил он, — вы неважно со мной обращаетесь, признайте хотя бы это.

Месье де Беллегард смерил его взглядом с головы до ног и произнес своим любезным голосом хорошо воспитанного человека:

— Вы мне отвратительны.

— Представьте, вы мне тоже, только я из вежливости помалкиваю, — ответил Ньюмен. — Даже удивительно, с чего это я так стремлюсь стать вашим зятем! Но отказаться от подобной чести никак не могу. Попробую зайти с другого конца. — Он с минуту помолчал. — В вашем доме нечисто. Вы что-то скрываете.

Месье де Беллегард продолжал пристально смотреть на него, но прочесть в его глазах Ньюмен ничего не мог — они всегда глядели как-то странно. Ньюмен опять помолчал и продолжил:

— У вас с вашей матушкой на совести преступление.

При этих словах взгляд месье де Беллегарда явственно изменился, казалось, он заметался, как пламя свечи, на которую подули. Ньюмен ясно увидел, что маркиз потрясен до глубины души, но владел он собой поистине великолепно.