Америка, Россия и Я - [27]

Лёва отверг сразу же Яшин замшевый австрийский пиджак, как вызывающий раздражение интервьюирующих своей элегантностью, а принёс чей‑то, кажется своего племянника, более подходящий.

Самое загвозистое — с зарплатой, если вдруг спросят: «Какую хотите?» По указаниям нашего Лёвы — «не давать себя облапошить»; по советам в книге — ответить: «Я рассмотрю ваше предложение».

Не отвечать сразу — «сколько дадите», или прямо — «хочу столько». Вдруг недооценим или переоценим себя?

А если неожиданный вопрос: «Любите ли вы свою жену?» Что отвечать? Скажешь: «Люблю», — завысишься так, будто в замшевом пиджаке, а если ответишь отрицательным образом — плохи твои шансы. На этот вопрос никто правильно ответить не может, и его не задают.

Неожиданных вопросов не бывает. Ко всему можно подготовиться. Не курить в лицо спрашивающих, не напиваться, как свинья, если позовут пообедать; вести себя, как человек, одетый в нормальный пиджак, — не от Диора, но и не в майке.

Неожиданное произойти может после: вам на интервью улыбались, будто ели рахат–лукум, показывали кабинет, где вы будете сидеть, назначали зарплату; так было у Яши в Вашингтонском университете, в Сан–Луизе. Он вернулся с интервью не на самолёте, а на крыльях, и через неделю — обворожительный отказ. Сладость слов о твоём величии — ужас как тебя не обрадует.

Нам трудно понять, как относятся к нам вежливые люди.

Мы огорчались и снова рассылали Яшино резюме.

Звонит Яша из Вашингтона, радостно сообщает:

— Тут на конференции встретил профессора Хейза, сообщившего мне, что меня примут на работу в его группу в обсерватории «Lamont Doherty».

— Яша, только что я получила письмо от директора этой обсерватории, где пишется «к сожалению, мы нашли другого кандидата».

Ожидали, надеялись, опять ожидали и опять надеялись, и огорчались.

Самые замшелые колледжи, не обозначенные ни на одной карте; никто не знает, есть ли они, — отказывались от Яшиных услуг. Никогда мы не узнаем причину неприглашённости. Наверно, их нет на самом деле?

К сожалению, наши ожидания очень ссорились с нашими не–ожиданиями в Америке.

После семи месяцев поисков Яша получил должность на один год и восемнадцать тысяч жалования. Если каждый день года считать, как отдельный год, — то вечность, а если каждый цент, — как доллар, — то больше миллиона.

Как считать и откуда начинать отсчёт? Длиннее срока тогда для нас не было. Мы забыли о времени.

Из Нью–Йорка мы выехали на машине наших друзей, Гали и Андрея Трегубовых, имеющих и права, и большую машину, прицепив к их машине прицеп. Вся Америка покрыта цепью прицепов: тут взял, там сдал, куда приехал. Размер прицепа определяется перевозимым тобою имуществом. У нас прицеп был самый маленький, для книг, картин и столика с помойки.

До этого с нами ездил бюст Яшиного отца работы скульптора Криворутского. Отцу было отказано в выезде из Советского Союза. Вместо него мы привезли его гипсовое изображение, непонятно с какими целями — то ли для показа типажей приличных евреев, какие водятся или водились в России, то ли для символа? — я не спорила.

С бюстом Яша и Гершон фотографировались для прессы, обнимая бюст. Яша выступал с ним по телевизору с призывами бороться за выезд оригинала, рассказывая, что отец учил библейскому языку отъезжающих, собирал еврейские песни на всех языках и был достойным человеком. После того как бюст был пристроен в коллекцию одного магната, нам стало легче переезжать с места на место; когда я ворчала при всех передвижениях с бюстом, то моя приятельница Лена, успокаивая меня, говорила:

— Радуйся, что ты с бюстом! Вот посмотри, я — с живым свёкром.

Будущий руководитель по запасам и подсчётам нефти отыскал нас в льющемся пространстве, и, следуя за его машиной, мы поднимались вверх по холму, покрытому большими деревьями и кустами с просвечивающими сквозь воздух в них домами без заборов. Иногда деревья расступались и видны были дома, обнесённые стрижеными живыми изгородями. Дождь прекратился, и мы остановились у дома, который будет целый год называться «нашим».

Дом был прислонён к холму — войдя с земли, мы оказались на втором этаже в большой гостиной, перегороженной аквариумом, размером с гигантскую ванну с хвостиком, где плавали рыбы среди зелёных водорослей.

«Как следить за этим подводным царством?!»

— подумала я, но Яша тут же прочёл записку о том, что рыбы находятся на компьютерном обеспечении: специальная программа их кормит, чистит, моет — ничего с ними делать не нужно, только любоваться, — плавают они сами.

Над рыбами висели репродукции немецких художников. Хозяева были немцы из Западной Германии, уехавшие в годовой отпуск, называемый «sabbatical»: через каждые семь лет профессор получает выходной на целый год. Хозяин преподавал компьютерный курс — рыбная программа подтверждала его интересы.

На столах, шкафах, полках, приборах лежали и висели прикреплённые записочки: «это берите», «это употребляется таким образом», «набор чистых простыней для вашей семьи в комоде», тут помещается «посуда и вилки, пользуйтесь с удовольствием, пожалуйста!».

Тридцать с лишним лет тому назад наши и их родственники обменивались другими записками, не лежали под одним одеялом, не ели теми же поварёшками. Иные наслаждения.