Америка о’кей - [15]

— Я знаю, кто будет кардиналом.

— Думаешь, твой брат?

— Георг вот-вот вернется из Европы. Его ждет триумф.

Уф.

Елизавета вперяет взгляд в одну точку на поверхности мусорной кучи.

Это способствует работе ее мысли.

— Я езжу за покупками на пикапе, а жены кардиналов — на автофургонах. Ах, вот это о’кей, ей-ей, Ричард! Разве сравнишь фургон с пикапом? Уж там покупки так покупки. Каждый день привозишь домой такущую гору добра, а чем больше привезешь — тем больше выбросишь, тем богаче мусор, а значит, бог радуется, будь уверен.

Бог — это мой отец, ведь, как вы знаете, люди, я — папский сын.

— И ты считала бы себя счастливой, да, Бетти?

— Будь уверен, — не задумываясь отвечает она. — Хотя мне и так повезло: о, я счастлива, что живу в Стране земного бога.

Я люблю эту Страну не меньше, чем она. И горжусь своим патриотизмом.

Если бы не мои кривые ноги, я бы вытянулся, как военный, по стойке «смирно».

— Наша великая процветающая Страна! — говорю я с пафосом.

Елизавета подходит ко мне близко-близко.

Но не дотрагивается до меня. Никто никогда до меня не дотрагивается.

А мне и не надо, чтоб до меня дотрагивались.

— Рикки, если ты станешь кардиналом, ты сможешь стать и папой. Сможешь претендовать на это место — о, я хочу сказать, когда… — ах, ну когда твой отец умрет. У, папа — это бог, который стал человеком, и ты станешь богом. Но ты должен быть очень о’кей, чтобы стать богом. О, очень, будь уверен.

— Стать богом, а зачем?

— Бог есть бог, вот и все.

Тут она права.

— Ладно, — не унимаюсь я. — А что это дает, чем выгодно?

Она молитвенно складывает руки, потом — входя в роль наставницы — разводит ими (розовые ладошки: поросенок, да и только!)

— Понятно — чем. Тем, что твоя жена сможет покупать больше всех. Каждый день ездить в торговый центр на грузовике с прицепом. Каждый день привозить оттуда столько, ого-го, сколько никто не привозит, — вот высший о’кей. Для этого надо быть папской женой. Я как вижу на улице белый автопоезд с папским гербом, так плачу — ууу — от умиления.

Слушайте ее побольше!

Если говорить о моем отце, то он хотел любой ценой сесть на папский престол. Хотел и сел. Разве не в этом штука, а, люди?

И какую такую особенную власть он получил, что выиграл, став главнее всех на земле, какая ему от этого радость?

Чего не знаю, того не знаю. Еще не понял.

Неужели все сводится к удовольствию, которое Маргарита, моя мать, испытывает, сидя за рулем папского — о! — автопоезда, а?

— Ерунда, будто умней тебя никого нет, — качая головой, говорит Бетти. — На самом деле ты лопух. Ух! Лопух. А раз лопух, значит, не о’кей и, боюсь, никогда не станешь о’кей.

Ишь ты!

Никто не подозревает, на что я способен — теперь, когда принял решение (окончательное) действовать.

Тонкие преступные замыслы потихоньку — ууу — обретают очертания в моем мозгу.

6

Маленький телеэкран, на котором застыло изображение тронного зала, оживает.

Уродливый черный паук, казавшийся мертвым в своей неподвижной паутине, мгновенно реагирует на это.

Я хочу сказать, что бросаюсь к экрану.

Ух ты!

Двое стражников вводят арестованного.

Он без наручников. Но это арестованный, гражданин, которого задержали.

Стражники не вооружены. Ооо, оружие им не нужно (ни к чему). На них желтые балахоны городской полиции.

Иих!

Входит троица кардиналов («Только бы не путался под ногами этот страшила Ричард»), могущественнейшие после моего отца мужи церкви.

Я останавливаю изображение (стоп-кадр), чтобы вы тоже посмотрели, друзья.

Вот Марк, кардинал Бейкерсфилдский, первый inter pares[5] (о латынь!): он занимает самый высокий пост.

Пост государственного секретаря.

Марк — пожилой импозантный человек с животиком, видимо, большой любитель хорошо поесть. Два раза в день. Ради этого он позволяет себе грешок: отбирает самое вкусное из продуктов, предназначенных для мусора. Прямо из фургона, ай-ай-ай.

У него лысина мыслителя, на носу — очки с маленькими овальными стеклами.

Он одет в длинную, до пят, мантию.

Красную мантию. Соответственно своему положению.

Второй — ну да, в белой шляпе с загнутыми кверху полями, — Матфей, кардинал Далласский.

Крупный, плотный, он все время жует незажженную сигару.

О, он тоже занимает очень высокий пост. Следующий после госсекретаря. Пост защитника культа.

Коли я правильно понял происходящее, скоро и вы смекнете, что все это значит. Нам с вами — иих! — предстоит стать свидетелями редкого, если не исключительного, события.

У Матфея зеленая мантия.

Третий?

Высокий, степенный, в голубой мантии, смуглый, с ассирийской бородкой — э, это Лука (а кто же еще?), кардинал Ричмондский.

Великий инквизитор.

Я прибавляю звук (громкость), так нам будет лучше слышно.

Марк подходит к арестованному и смотрит на него (изучает) сквозь маленькие стекла очков. Вид у арестованного скорее спокойный, чем обреченный.

Он знает, что правосудие свершится. Ах, неминуемо.

Марк обращается к коллегам:

— Это, так сказать, и есть грешник?

Лука поглаживает ассирийскую бородку.

— О’кей, он самый.

У Матфея разъяренное лицо (о-о-о, защитник культа). Еще немного, и он бросится на арестованного. О, он бы охотно пустил в ход свои пудовые кулачищи. Иих!

— Мерзавец, негодяй! — бурчит он, выпятив губы с зажатой в них сигарой.