Америка. Глазами русского ковбоя - [4]

Красавец он у меня – цвета каштанового, с сивой гривой и такого же цвета роскошным хвостом. Ну что поделаешь, кастрировали его в жеребячестве, и сделался Ванька мерином, да еще сивоватым, и не знает он этой дурацкой поговорки: «Врет как сивый мерин».

Принадлежал он фермеру из религиозной секты амишей, которые не пользуются современной технологией, электричеством и телефоном, пашут же на лошадях. Не знаю, чем Ванька провинился, но решили его продать, и вот теперь он послушно везет меня по дорогам Пенсильвании. Стучат копыта, грива развевается, селезенка екает – хорошо нам вдвоем, ни начальников, ни подчиненных.

Ваню вчера первый раз в жизни подковал кузнец по фамилии Плэстерер и не взял денег за ковку. А сварщик за работу на 100 долларов взял только 20. «У тебя и так полно расходов, заплатишь, когда станешь богатым и знаменитым», – сказал Роберт, заваривая поворотную ось телеги.

Перед этим я неделю прожил на ферме Фреда Шампаня, выхаживая лошадь от подхваченной на аукционе простуды. Покинул ферму с облегчением и сожалением: Ваня продолжал кашлять, но и Фред продолжал ежедневно пить свое пиво. В одурении он требовал, чтобы вместо Фреда его называли Кугуаром, так как на последней охоте в горах штата Аризона он умудрился по пьянке укокошить это благородное животное. Был он первым и последним американским алкоголиком, встретившимся мне по дороге.

Февральский дождь обрушился после обеда. От Вани пар клубами пышет, а я спрятался под козырьком фаэтона и едва различал дорогу. Приблизившись к мосту, Ваня вдруг круто развернулся и попер в противоположном направлении. С трудом останавливаю его и, привязав к столбу, возвращаюсь к мосту. Вместо бетона или асфальта он покрыт металлической решеткой, и Ванька испугался бездны, открывавшейся внизу.

Пришлось взять его под уздцы и перевести, хрипящего и упирающегося, через первое серьезное препятствие, которое, уж наверняка, не последним будет.

А дождь нахлестывал круче, фары встречных машин ослепляли, и пора было думать о ночлеге. Но вдоль дороги ни ферм, ни конюшен, только косые плети дождя стегают кибитку. Ан, нет! Есть еще люди на земле – навстречу шла хрупкая девчушка с зонтиком, прогибавшимся от порывов ветра. Левой рукой она с трудом удерживала парусившую картонную коробку с пиццей.

– Простите, вы не подскажете, где в этих окрестностях найти место для ночевки? – спросил я, в то время как Ваня брезгливо обнюхивал пиццу.

– С лошадью?

– Ну а куда мы друг без друга.

Она попросила подождать и минут через пять вернулась с приятным, но несколько неожиданным предложением. Ее мама разрешила использовать под стойло примыкавший к дому гараж.

Когда я подъехал к дому, мощная, как положено быть немке, Элизабет Штрох вышла босиком под дождь и руководила процессом выруливания машин из гаража на улицу и водворения туда Ванечки. Мы съездили с ее дочкой Тиной на ближайшую ферму и привезли сена и соломы. Соломой покрыли бетонный пол гаража, в который Ваня с трудом втиснулся. Пришлось его привязать, чтобы не поранился об косилки и культиваторы.

На кухне нас ждала еще горячая пицца, кофе и джин с тоником, приготовленные Элизабет. Она позвонила мужу на работу и предупредила, чтобы тот не удивлялся, найдя по приезде мужика в доме и лошадь в гараже. Обзвонила она также соседей и знакомых и пригласила их на ужин. Вскоре я был в компании железнодорожника, штукатура, каменщика и страхового агента – тех самых простых американцев, гостеприимных, наивных, но поначалу подозрительных. Мы пили джин и виски, говорили о России и лошадях, о любви и одиночестве, о дорогах, которые мы выбираем. Кэрол Осборн спросила, а зачем я таки решил поехать в это путешествие. Я перевел ей на английский стих Александра Городницкого о Матюшкине, лицейском товарище Пушкина:

Жил долго этот человек

и много видел, слава Богу,

поскольку в свой жестокий век

всему предпочитал дорогу.

На это Кэрол заметила, что преимущество моей экспедиции состоит в том, что я ничего не рекламирую, и люди по дороге будут ко мне относиться как к человеку, а не продавцу.

Выделили мне отдельную комнату с огромной двуспальной кроватью и кипой старых журналов. Прочел несколько строк и провалился до утра в легкую и счастливую бессознанку.

Нет ничего приятнее, чем проснуться от запаха жареного бекона. Поспешно приняв душ, я насладился американским завтраком из оладий с жареным беконом и кленовым сиропом. Хозяйка рано уехала на работу, и завтрак приготовила ее мама, маленькая и беленькая, как божий одуванчик, и красивенькая, как старенькая Золушка – миссис Шорн.

До начала Второй мировой войны Дита жила в Шв ейцарии и, выйдя замуж за немца, бежала с ним из фашистской Германии, вначале в Аргентину, а потом в США. В 1941 году Америка присоединилась к антигитлеровской коалиции и объявила войну Германии. Сразу же после этого муж Диты был арестован властями и помещен в лагерь. То же самое сделали с большинством немцев, недавно приехавших в США.

Всех граждан США немецкого происхождения невозможно было арестовать, поскольку четверть американцев имеют германские корни. В этом плане нашим немцам повезло значительно меньше, хотя и жили они в России со времен Екатерины Великой. Все они были посажены в теплушки и отправлены в Казахстан, где выжили только самые сильные.