Америго - [65]

Как-то утром он совершенно позабыл странный сон о том, как мистер Блюмеллоу сделался громадным красным пузырем и целую неделю висел за разными окнами, пристально за ним наблюдая. Приятного в том сне было мало, к тому же он слишком затянулся… но Саймон все равно был ужасно огорчен. Он думал, что упустил нечто замечательное, что существо, увиденное им во сне, наверняка могло быть персонажем какой-нибудь страшной или грустной, но интересной книги. Всю следующую неделю Саймон искал: каждое утро, пока в комнату не заходила мама, он доставал свои книжки из навесного шкафа и просматривал все до одной иллюстрации. Но он так ничего и не вспомнил.

В конце концов он решил, что можно самому превращать сны в сказки – не обязательно же все сказки должны рассказывать об Америго, так он подумал! И стал вечерами записывать все то, что не забылось, на формах – линованных листах, похищенных у отца. Альберт Спарклз, будучи Господином третьего ранга, трудился в основном над черновиками новых законов, и бумаги у него в портфеле было очень много – законописцам ее выдавали с большим запасом. Саймон мог бы спросить ее и в Школе, у учителя, но не посмел – учитель начал бы допытываться, а Саймон мог и не устоять против его взгляда; ведь то, что собирался делать мальчик, было праздностью. Праздность наказывалась лишением Парка и долгими порицаниями со стороны родителей. Не то чтобы Саймон любил Парк Америго – мало что интересовало его там, – но материнского гнева боялся. Отца, впрочем, рассердить было очень сложно, если вообще вероятно, тем более что он был почти таким же рассеянным, как сын, – и выход отыскался сам собой. Каждый вечер, когда папа клал свой портфель на стеклянный столик в гостиной и удалялся в благоустроенную купальную, Саймон отпирал нехитрые замочки и вынимал один лист – или два, если заранее был уверен, что на одном все не поместится. Тут же относил листки в свою комнату, засовывал в ящик ночной тумбочки и спешил на кухню: миссис Спарклз звала ужинать.

Позже мальчик возвращался к себе, зажигал лампу на тумбочке и брался за добытую форму. Он еще не слишком много писал в Школе, так что это занятие не доставляло ему неприятностей. С другой стороны, писать пока было нечего – переносить сны на бумагу оказалось не так просто! Сперва он решил написать про то, как сувениры в Кораблеатре спустились на сцену и дали представление сами (на днях миссис Спарклз опять устроила сыну благопристойный отдых), но он не знал, за какой столик ему следовало сесть, чтобы лучше видеть происходящее на сцене. Может, нужно было забраться на стену, в одну из свободных ниш? Может, на самом деле описывать представление должен был один из актеров, но при чем здесь тогда был Саймон?

Мальчик отчаялся и чуть не порвал от обиды форму, но затем вспомнил, что авторы, которые писали книги от имени Создателей, сами нередко превращались в выдуманных персонажей. Он хотел вспомнить что-нибудь еще, но он уже давно не читал детских книг. С тех пор как он поступил в Школу, родители не одобряли увлечение таким чтением – и Саймон им верил. Но теперь ему ничего не оставалось, кроме как попробовать прочесть какую-нибудь книжку заново.

Итак, он отложил на время бумагу и принялся за книги. Как он выяснил, авторы охотно выдавали себя за любых персонажей и вовсе не стеснялись описывать их мысли и чувства, иногда даже жертвуя ради этого сюжетом (так было со взрослыми книгами, которые Саймон на всякий случай заимствовал в гостиной). Но ему еще много чего не было ясно. Мог ли он, к примеру, говорить за сувениры так, как за персонажей говорили авторы? Может, сувениры говорили на высшем языке, о котором рассказывала умная госпожа Шитоки? Но ведь Саймон их понимал. «Нет, наверняка их слышал кто-то из взрослых, – подумал он. – Кто-то из взрослых в моем сне». А раз так, то стоило ли говорить и за того внимательного взрослого? Он мог оскорбиться, если бы Саймон забыл про него; но как мог Саймон описать его, если он не заметил его в своем сне? А видели ли сны настоящие авторы книг? А если они видели сны, почему тогда все говорили, что книги даны людям Создателями? Может, сны видели сами Создатели? А как (и какие) они могли видеть сны, если они были всесильны и вездесущи? Зачем им было видеть сны, если они были всесильны и вездесущи?

Первое «представление», так или иначе, вышло довольно корявым. Автор сам испугался его перечитывать. И многие последующие были ничем не лучше. Саймон сердился, но не отступал. А потом сон забылся, и писать пришлось о чем-то другом. Тогда его осенило: он начал искать сны в тех книгах, которые прочел, и переписывать их, так и эдак меняя сюжет. Теперь сны оставались с ним надолго, и в конце концов Саймон выучился более или менее внятному изложению на бумаге, а скоро уже успевал записывать сны о жестах и пузырях.

Он остерегался родителей, точнее, их внимания к своему занятию: как и все, они терпеть не могли праздностей. Они незаметно выходили из-за портьеры – мама спрашивала что-нибудь про Школу, а папа постоянно терял какую-нибудь вещицу (обычно ручку или измерительную рамку), которая отчего-то должна была непременно найтись в комнате сына. Он был так увлечен поисками, что не всегда даже и заговаривал с Саймоном. Миссис Спарклз, к счастью, тоже не интересовалась ни написанным, ни тем, откуда взялись эти листы – она думала, что Саймон готовится к будущим занятиям в Школе, и в любом случае была довольна. Она только бросала беглый взгляд на строки – она хотела, чтобы ее сын писал самым благовидным почерком – и после этого удалялась. Порой, правда, она замечала какую-то одну неблаговидную букву и, чтобы хорошенько ее рассмотреть, наклонялась к листку очень близко. Саймону приходилось тщательно следить за своим почерком. Это вредило ему: он часто забывал окончание своего сна, не успевая вывести его на бумагу.