Америго - [44]

– Ты же веришь учителю больше, чем мне!

– Тупица, – сказала королева и в шутку ударила его пальцами по губам. – Учителю за нас жизнь не жить. В чем он прав, в том и прав. С остальным сами разберемся.

Прилегши ему на живот, она снимала волосы с его щек и скребла виски стрижеными зелеными ногтями.

– Потом еще девушку приведешь…

– Девушку?

– Ну конечно. Ты что, ни с кем не сдружился?

– Я не могу привести ее, – сказал Уильям после некоторого молчания.

– Вот именно. Как же вы придете к нам? Мы тут все не уместимся. Придется ее под кровать на ночь засовывать. А так у тебя какой-никакой угол тоже будет, своя семья.

– А ты теперь не моя семья?

Но его Лене больше нечего было сказать; она сама уже отупела от настигшей ее истомы и стала задремывать, подложив обе руки ему за спину.

– Спасибо тебе, – промолвил Уильям, щупая ее мокрую голову и шею. – Ты опять так вымоталась из-за меня. Если б я знал, что сделать для тебя…

– На берег, – бормотала она в полусне, – выйдем на берег! Вода уж очень холодная… Я не привыкла… И у тебя уже губки синие – как Океан…

Ученики, которых назначили рабочими, иногда были вынуждены менять свое звание в течение года. Если ученик, даже обладая талантом к труду, показывал плохие успехи на занятиях у наставников, его делали носильщиком. В главную аудиторию каждый день являлся Господин из Отдела Благ и уводил носильщиков на благофактуры, где они изучали типичное расположение рабочих помещений и упражнялись в ношении разных грузов – чтобы впоследствии стать такими же полезными членами общества Корабля.

Если молодую особу по той или иной причине не назначали на службу в срок, она становилась рабочим-помощником в заведении или просветителем. Работа помощников в заведениях была второстепенна, и этим они отличались от служителей, которые обычно трудились с хозяевами наравне. Отношения между хозяевами и служителями из-за этого были намного важнее, и служителя могли в дальнейшем определить в другое место; отказываться же от помощников в большинстве случаев никому не приходилось.

Учеников, способных к убедительному и милосердному общению, готовили в просветители. Просветители женского пола, помимо служения Школе, иногда помогали семьям с детьми на дому. Некоторые из них исполняли еще одну, на первый взгляд незначительную, обязанность.

Каждый второй воскресный вечер в одной из аудиторий Школы собирались кряхтящие, скрипучие и несвежие, но еще держащиеся на ногах люди. Они заходили в сумрачную, безоконную аудиторию и усаживались на скамьи с мягкой обивкой и даже спинкой для удобства (хотя ссутуленные тела этих людей, напоминающие разогнутые тупым углом скрепки для бумаги, почти ее не касались). Просветительница, приятная девушка двадцати трех – двадцати четырех лет, сидела на обыкновенном стуле и часто и дружелюбно кивала – кажется, всем, кто входил. Единственный, хотя и довольно яркий, источник электрического света – желтоватый шар настенной лампы на небольшой высоте над стулом – был направлен на нее, но освещал также и удивительно богатую коллекцию статуэток Создателей, которую могли по достоинству оценить все присутствующие. Фарфоровые, бронзовые, мраморные и даже золотые фигурки, точные копии больших статуй, смотрели на них с длинных стеклянных полочек, размещенных по правую и левую руку от приветливой девушки.

Когда ожидающие отбытия устраивались на скамьях, она не поднималась со стула, как наверняка поднялся бы учитель, и не делала манерных взмахов.

– Друзья мои, я рада быть здесь с вами! – говорила она.

Голос у нее был мягкий и вкрадчивый, не похожий на учительский, и престарелые пассажиры, глядя на нее, кротко улыбались.

– Я завидую вам, – продолжала она, отвечая на их улыбки. – Вас ждет блаженный, лишенный тревог и событий полет и прибытие на земной остров, где вы обретете заслуженную награду – высшие Блага. Скажите же мне – вы довольны тем, как прошли жизненный путь на чудесном Корабле? Полагаете ли вы свой путь вполне верным? Не появилось ли в ваших сердцах праздных сомнений?

Тут ожидающие начинали недовольно шептаться, некоторые мужчины напоказ выпрямляли свои согбенные спины, давая понять, что оскорблены. Женщины качали головами.

Просветительница ждала этого.

– Нет среди нас тех, кто до конца верен Заветам наших Создателей, – все так же мягко говорила она. – Ведь я права? Вы не станете возражать теперь, когда мы собрались здесь все вместе как сплоченные друзья, когда вам не грозит осуждение общества или учительские нагоняи?

Тогда старые люди опускали головы, отворачивались, другие глазели в потолок, будто нашкодившие дети. Все же никто не поднимал голоса против мнения просветительницы, хотя с дальнего ряда еще доносился сиплый шепот, перемежающийся натужными покашливаниями.

– Если бы вы чаще бывали у докторов, вы бы хорошо знали, что ваши сомнения напрасны… но не противоестественны: они вызваны неизбежным ослаблением тела, жаждущего отдать себя великой милости. Я прошу вас только привести в порядок ваши чувства и презреть всякое праздномыслие, прежде чем вы отправитесь в добрые руки творцов.

– Так, стало быть, нам все же нечего бояться злого Океана? – шамкал кто-то с задней скамьи.