Америго - [41]

– …Только сплоченными мы доберемся до Америго, – закончил отец и вздохнул. – Еще бы. Нет, может, ты и права. Но сколько еще?.. семнадцать? восемнадцать?

– Не говори так, – жалобно отозвалась мать. – Лучше радуйся, что мы молодые!

– А что? – полюбопытствовал Рональд. – Ты боишься?

– Не уверена, – пробормотала Мадлен. – Я ведь давно жду, как все ждут. Но вечное блаженство, – она покрылась румянцем, – все праздные желания… это ли человеку нужно? Вдруг мы потеряем свои лица? Вдруг разочаруем друг друга…

– Создатели мудры, – изрек отец. – Наверняка они способны найти и нам должное место, кому, как не им, решать, что будет пригодно нам как Благо…

Они еще долго разговаривали. Уильям, которому совсем не хотелось их слушать, уже провалился в сон.

Утром ссора возобновилась. Уильям пожалел о том, что в праздники не приходится посещать Школу. Пока мать в очередной раз остывала, он добился от нее разрешения выйти поглазеть на парадную процессию – в это время ряженые проходили по Северным улицам. (На самом деле он, конечно, не стал над собой нарочно издеваться и несколько часов слонялся по Южной части палубы, спасаясь от назойливого солнца под навесами закрытых лавок.) Во второй половине дня он пришел обратно с надеждой, что родители как-нибудь примирились, но вместо этого застал самую непривычную картину: отец и мать сидели на его кровати, и отец робко и смешно, двумя пальцами через сорочку, щипал королевские груди матери, глядя мимо без всякого смысла в глазах.

– Ты принимал сегодня благоразумие? – с подозрением спросила мать, не оборачиваясь на вошедшего Уильяма.

– Я не смог, – проворчал Рональд. – Я и терпение еле-еле. Как ни попадет на язык, все вспоминаю про размышление…

Мадлен помолчала немного, собираясь с мыслями.

– Мы пойдем прогуляемся до цветочного, а ты сделай как обычно.

– Как обычно? – простонал отец.

– Ага, – подтвердила Мадлен и показала знакомый жест правой рукой. – Если очень хочешь, подожди меня, я за тобой поухаживаю. Уильям, ты же не против, да?

– Нашла кого спрашивать, – буркнул Рональд и наконец отпустил жену. – Идите.

К началу десятого года выходы в Парк Америго были сокращены до трех дней, а прекрасный берег, который долго, почти незаметно переменялся, стал совсем неузнаваем.

Исчезло невероятно живое и яркое чувство, с которым все дети когда-то забывали о палубе Корабля и бросались искать приключений на неизведанной земле Парка. Теперь ученики хорошо понимали, что настоящее, непреходящее счастье ждет их совсем в другом, несравнимо далеком месте и ради него предстоит всю оставшуюся жизнь посвятить Кораблю, и мысленно сами отстранялись все дальше и дальше от своего третьего дома. Никто уже не рисовал на песке и не пытался подойти ближе к самой чаще леса; все реже раздавался звонкий смех, все реже слышались веселые крики и задорная ругань; им наскучило даже играть в общественные положения. Они лениво прохаживались на свету, который, как казалось, стал гораздо тусклее, и смирно, прильнув друг к другу, отдыхали в тени, превратившейся в неподвижный мрак. Они еще чувствовали что-то, в этом нет сомнения! – но чувства были рассеяны так же, как в прошлом рассеивалось внимание пытливых детских глаз, и нельзя было собрать из этого скупого тумана ничего того, что могло бы захватить с новой силой…

Здесь, улучив момент, учитель начал свое самое неожиданное выступление.

– Друзья мои! – воскликнул он… и умолк, подогревая таким образом интерес учеников.

Юноши и девушки мало-помалу отклеились от древесных стволов и камней и собрались вокруг человека в черных одеждах.

– Обратите ваши взоры к воде, что окружает вас все эти годы, как вы окружаете меня!

Ученики с недоумением оглянулись на спокойный ров.

– Вы не слышали клокота этих вод и не видели здесь холодных дождей. Это место знает только радость, как и остров Америго, но мы не можем забыть о том, что мы все еще не на острове Америго. Мы должны нести нашу службу на Корабле, чтобы заслужить награду, а на Корабле идут дожди и кипит вода на мостовых! Корабль помнит горе и слезы!

Он вновь остановился, толпа теперь примолкла вместе с ним. Шум деревьев заполнил собой берег.

– Слезы… – горестно повторил он. – Слезы людей и слезы Создателей! Мы должны помнить страшное испытание, которое довелось пережить Кораблю! И я говорю не об Океане, виденном тысячи лет назад… я говорю, что Создатели были преданы одним из нас.

Толпа оживилась волнением; всюду звучали голоса: «Один из нас? Кто? Что же он сделал?»

– Он пожелал низвергнуть наш чудесный Корабль в ужасный Океан!.. – ответствовал учитель, слезы стояли и в его глазах. – В этом заключалось испытание, и умысел мог быть осуществлен! Испытание несло в себе гнев Создателей, но оно же несло и милость. Они позволили нам доказать нашу любовь к ним и к Америго. И мы выдержали испытание! Но нам пришлось уничтожить предателя, а он был одним из нас, он был пассажиром чудесного Корабля! Его звали – Уолтер Крамли! Уолтер Крамли – Враг нашего Корабля! Вечные муки терзают Уолтера Крамли на дне Океана!

Учитель опустил голову, сжал кулаки, собираясь с духом…

– Уолтер Крамли был одним настоящим Врагом Корабля, но он совратил сотни заблудших умов! Он надеялся обрушить Корабль в Океан – и посулил заблудшим умам пустые утехи, искусил их ложной целью, вселил в их бедные головы неуничтожимое праздномыслие, навеки обезобразил их сердца! И они разделили его умысел – но, как и предатель, отправились за борт, низринули себя на дно Океана, где их злобе и праздномыслию нашлось надлежащее место!