Америго - [39]

Боритесь с праздными наклонностями, держитесь благих ценностей, и наградой вам будет Америго!»

Чуть ниже крупно следовало «УКАЗАНИЕ ДОКТОРА»:

«В определенный момент жизни пассажира – чаще всего этому подвержены мужчины в возрасте от тридцати до сорока лет – наступает короткий (я уверяю вас заранее, он достаточно короток, чтобы не стоить большого беспокойства) период внутреннего неблагополучия, период излишне сложных, нехарактерных при здоровом уме переживаний и ухудшения состояния той части тела, что в кругах докторов нашего Корабля называют сознанием. Человека одолевают праздные, не объяснимые даже ложной целью сомнения, он превращается в нечто больное, отрешенное от общества, нарушающее Заветы, порочащее Создателей, лишающее себя многовековой любви и стремящееся лишить себя и будущего на острове Америго!

Ко мне постоянно обращаются с вопросом: что делать, чтобы не было сомнений?

Мой ответ – окружите себя благоразумным обществом, людьми, читающими прессу, не забывайте о благости труда и мудрости Заветов! Пассажир должен всегда помнить о том, какие Блага ждут его на острове Америго, и хранить терпение!»

Что такое «период неблагополучия», о котором писал газетный автор со слов доктора, Уильям узнал ближе к концу девятого школьного года, когда увеличилась плата за апартамент, выросли прочие цены и семья Левских уже была вынуждена ограничить свои и без того скромные расходы. Отец надолго остался без размышления, сделался по-настоящему раздражительным и мог взорваться из-за самого ничтожного повода, а на то время, покуда его не трогали, он впадал в уныние. Мать старалась подбодрить его теплым словом и даже сама подбивала его на праздные, обычно приятные ему споры, но тщетно – без размышления ничто не интересовало отца. С другой стороны, прекратились и воскресные погромы, и мать все равно была очень рада. Когда начался Праздник Америго, она все же решила позволить себе покупку – сувенирный ящичек из эбенового дерева со стеклянной стенкой. За стеклом выступала в гордой позе латунная фигурка творца Праздника, Создателя с цветком на ладонях, а над ней спускались на тонких цепочках блестящие шарики, звенящие в движении. Мадлен повесила ящичек над кроватью и иногда робко к нему притрагивалась, чтобы вызвать мягкий перезвон.

Но в ближайшее же воскресенье Уильям проснулся от стеклянного треска над головой и отчаянного возгласа матери. Он увидел, как она закрыла лицо руками, увидел отца: его растопыренные пальцы застыли в тяжелом воздухе. Перевел взгляд на стену, откуда раздался треск, не ожидая увидеть под потолком часов, – но часы, как ни странно, все еще висели на своей цепочке, зато ящичек с Создателем судорожно раскачивался поперек стены, испуская дух из широкого зазубренного отверстия у ног латунной фигурки. На дне ящика перекатывались звонкие шарики; один за другим они находили пробоину в стекле и срывались вниз.

– Рональд, – причитала мать, не отнимая рук от лица. – Рональд, я думала, ты что-то понял!..

– Мне нужно мое размышление, – злобно, но как-то неуверенно пробурчал отец. – Не хочу ждать еще неделю, ты!..

– Ступай на службу, Рональд! – вдруг рявкнула мать, категорично указав на дверь. Она кинулась к шкафу, достала оттуда шляпу и нахлобучила ее на голову отцу. – Да простят тебя Создатели! – прошептала она и с неожиданной силой пихнула его к двери.

За дверью стоял запоздавший рассыльный, и Рональд явно намеревался обратиться и к нему, но жена незаметно ткнула его промеж лопаток, да так, что он громко охнул, все равно привлекши к себе внимание рассыльного, и все же ушел (в праздники реставраторы через день отрабатывали короткие смены). Мадлен с натянутой улыбкой пригласила рассыльного в комнату, поставила свою подпись и забрала склянки.

– Увы, мой муж сегодня не в духе, – виновато молвила она. – Если вы столкнетесь… я прошу за него прощения.

– Создатели его простят, – вежливо ответил рассыльный. – Меня это касаться не должно.

Мадлен покачала головой.

– У нас еще есть немного кофе, – предложила она с потерянным видом. – Не хотите ли присесть?

– Мне медлить не стоит, – убедительно сказал рассыльный. – Благого вам воскресенья и благого Праздника Америго!

Как только закрылась дверь, Уильям спустил ноги на пол и стянул с живота смятое одеяло.

– Ну и отец… Теперь и без терпения ушел. Ну поделом!

Мадлен взяла склянку, но только повертела ее в руках, шмыгнула носом и как-то передумала. Она собрала остатки сливового пирога и поднесла к новой кровати, с которой на нее смотрело заспанное темное солнце.

Тут надо сказать, что Уильяму все-таки удалось отстоять свои волосы, вернее, их бо́льшую часть; они с матерью теперь носили стрижки примерно одинаковой длины – три-четыре пальца ниже уха. (В газете такое полюбовное решение называлось словом «компромисс».) Она подсела к нему и стала готовить игру: разрывать куски пирога на мелкие кусочки; а затем вкладывала каждый кусочек прямо ему в рот, как того требовали правила.

– Мне бы так поспать, как ты спишь, – сказала она. – Все утро дом ходуном ходит, сначала эти, потом мы рычим, как… как…

– Как жвеви? – предположил Уильям с набитым ртом.