Америго - [40]
– Наверно, – согласилась Лена. – Они ведь умеют рычать?
– Шево они тойко не умеюф!
Она странно на него посмотрела.
– Ты же из книг это знаешь? Прости, что напомнила.
И глаза ее мгновенно намокли. Уильям, который собрался было цапнуть последний кусочек, вынул его из пальцев королевы и вложил ей самой в зубы.
– Знаешь что? – Она облизала сливовые пальцы, смахнула поднос на пол и легла ему на голые колени. – Лучше я буду сходить с ума с тобой. Расскажи про этих зверей. Мы же увидим их на острове? Да?
– Всех-всех, – кивнул Уильям.
И он задумался – с кого следует начать.
– На тебе так много пупырочек, – сказал он, изучая пух на ее вымытой коже. – У зверей они тоже бывают, когда шерсть торчком встает. Например… у дикобраза. Он с виду мягкий, как наши волосы, но если ему страшно, он топорщит все свои иглы и может даже сильно поранить. Зато он болтает очень мило – ничегошеньки не разобрать, но звучит прямо по-человечески. Можно придумать, о чем он сам с собой разговаривает.
– А мы будем понимать язык зверей?
– Это наверняка!
– Теперь и мне страшно, – скривилась Лена. – Дома от болтунов никак не отделаешься, да я и сама такая, а там что?..
Уильям пощекотал ее под коленками, а она поворочалась.
– Под нами кровать скрипит, когда ты елозишь, – сказал он. – Можешь представить, чтобы она скрипела по целым ночам, не переставая?
Лена молнией протянула руку и накрыла одеялом лицо.
– Так кричит коростель, – не дожидаясь ответа, продолжил Уильям. – Совершенно невозможная птица.
– Птица не зверь, – уверенно возразила Лена, открыв нижнюю половину лица. – Это в Школе говорили, я помню.
– Точно, не зверь, – подтвердил Уильям. – Но звук очень похожий.
– Ладно. А вот фрау Кох с третьего этажа, которая такая толстая. На кого она похожа?
Уильям опять задумался.
– Когда поднимается по лестнице – она как медведица.
– Мед… ведица?
Она снова спряталась ненадолго под пестрое одеяло, как за полог, и расхохоталась, и потрещал надоедливый коростель.
– Этих я тоже припомнила на свою голову, – призналась она потом, вся розовая от веселых слез. – Праздно смеяться! Будто я ее осуждаю.
– Честно говоря, медведи очень ловкие, когда надо, – прибавил Уильям. – Такой зверь и на скалу отвесную влезет.
– Скала – это гора такая, верно?
– Можно сказать, что это огромный камень. На нем, по-моему, ничего не растет – ни наверху, ни внизу, нигде. Это если не считать всяких лишайников. А на горе целый лес может вырасти.
– Зачем же нужны такие камни? Люди ведь не будут на них жить?
– Лена, – сказал он, не в силах скрыть удивление, – ты кое-кого мне напоминаешь.
– Кого? Надеюсь, не медведя?
– Да ты что, какого…
– Я хочу быть самым красивым зверем, – замечталась Лена. – Стройным, с длинными ногами, острыми ушками… и желательно даже с хвостом. И чтоб бегала быстро, и силы никогда не кончались! Так что дальше – говори, где мы будем жить?
– Люди поселятся в городах и деревнях, – отвечал Уильям. – Можно еще устроиться под землей, в лесу, на лугу, в долине – в общем, рядом с волшебными существами… Кстати, оборотни умеют превращаться в красивых зверей, хотя обычно выглядят почти как мы!
– Эге. Об этих отец много болтает, – проворчала Лена. – Как начнет фантазировать… потом празднословить… потом навыдумывает себе всякого сомнения…
Ей стало вдруг тяжело говорить.
– Спины ему мало, нужна еще болезнь в голове.
Уильям нагнулся к ней поближе, словно укрывая ее от туч, которые снова над ней сгущались.
– Почему тебе не быть с ним ласковой? – спросил он. – Ты тоже сомневаешься, правда?
И тут ее так резко подбросило, что он едва успел отклонить голову; она наступила на поднос в тот момент, когда Уильям вскакивал с кровати за ней, и он подхватил ее за бока, не давая упасть; но она вывернулась и отпрыгнула на большую кровать – как от огня или от края высокой скалы, как если бы уже превращалась в дикую кошку или пугливую серну. Затем она, избегая еще хоть раз взглянуть на Уильяма, принялась молча собирать осколки, рассыпанные на большой кровати, и блестящие шарики, которые укатились в пустой угол.
К возвращению отца она более или менее ожила, и все вместе как ни в чем не бывало отправились на Юг палубы – смотреть на парад и ловить корзинами сладости, выбрасываемые из окон благополучными людьми. Пришли домой уже в сумерках, и Уильям понял, что от таких громких демонстраций всеобщей радости в самое жаркое время суток у него теперь ужасно заболевает голова.
Он лег в постель и отвернулся к окну. Родители поначалу старались не нарушать его покоя, но вскоре, не выдержав непривычного молчания, стали потихоньку переговариваться. Шепот их в конце концов превратился в отчетливые негодования и восклицания.
– Америго! Америго! – взвыл отец, уперев руки в виски. – Отчего я должен терпеть все пятьдесят лет? Почему бы мне не сойти прямо сейчас – за борт, а? К чему все эти лишения?
– Создатели слышат тебя, – предупредила мать, осторожно тронув его за плечо. – Никто не должен покидать Корабль, иначе его ждет страшный Океан! Какая же награда без терпения? И потом, ты ведь не думаешь оставить нас здесь и забыть Заветы творцов? Мы держимся нам подобных…
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.