Америго - [32]

– Складывай их в кучу! – крикнула Элли. – Мы отнесем их в дупло… или поищем пустую норку!

– А чего еще можно запасти? – спросил Уильям, задрав голову. Элли швырнула вниз новую горсть орехов и освободившейся рукой почесала нос.

– Семена сосновых шишек. За ними надо идти далеко… Мы пойдем?

Они договорились, что мальчик будет помогать ей собирать запасы каждый год.

IV

Пока Уильям исследовал Лес, на берегу, где играли остальные дети, происходили некоторые изменения. Рано или поздно ученики узнавали друг от друга общественное положение родителей и затевали новую игру. В день, когда решали делиться, берег Парка на время совершенно пустел (никому не хотелось обсуждать столь важные вещи в присутствии учителя, хотя бы и спящего), дети выбирали ближайшую полянку, сходились все там и принимались кричать и доказывать друг другу свои достоинства, претендуя на то или иное положение. Скоро от этих споров делалось совсем жарко, и земля Парка оседала под кучей малой дерущихся. Потом дети, понимая наконец бессмысленность таких обсуждений, отползали друг от друга подальше, потирая царапины и ушибы и задыхаясь в стоящей кругом пыли. Тогда вопрос разрешали мирно: дети Господ (или из тех семей, где к Господам принадлежал отец) отныне звались «Господами», дети собственников – «собственниками», а детям рабочих не оставалось ничего, как признать себя наследниками родительской службы.

Бывало и так, что из семьи рабочих происходил какой-нибудь особенно дерзкий мальчонок, не обращавший ни на кого внимания, а то и не боявшийся наподдать кому-нибудь как следует, еще до того, как начиналась большая драка, и он становился «Господином». Или девочка, выросшая в семье Господина, но в Парке Америго привыкшая не ссориться, а обмениваться с другими детьми ценными находками и много болтать о всякой всячине, хитростью набивалась в «собственники». Так или иначе, ученики разделялись на три неравные группы: «рабочие» – они составляли большую часть, «собственники» – их не набиралось и четверти, и «Господа» – а этих было и того меньше.

Когда учитель видел замаранные костюмчики и разгорающиеся ссадины и шишки, он созывал учеников и говорил так:

– Сила дана нам Создателями для сплоченного труда, сила дана ими нам для нашего терпения, сила дана творцами для любви к ним и к Америго! Растрачивая ее праздно, мы сбиваемся с пути к Цели, питая в себе одно праздномыслие! Спрашиваю вас, друзья мои – разве не хотите вы презреть это праздномыслие во имя Америго и высших Благ?

Дети пристыженно молчали.

– Благоразумный пассажир не обращает свою силу в зло, ибо он почитает труд – а каждый из вас есть труд и плод труда вашей семьи, ее надежда и надежда Корабля, надежда самих Создателей. Благоразумный пассажир не обращает свою силу в зло, ибо он желает высших Благ, которые принесут ему вечную радость. Благоразумный пассажир не обращает свою силу в зло, ибо он хранит в своем сердце образ Создателей, а Создатели не причиняют зла и боли, и их одежды чисты!

И ученики с грустью разглядывали свои истерзанные костюмы.

В большой игре в положения рождалось еще множество забавных игр. Одна такая игра называлась «Или не Господин?». Юные «Господа» смыкались ненадолго в тесное обсуждение, после чего кто-то из них выходил вперед и остальные хором задавали ему вопрос, больше похожий на приказание: «Можешь издать закон – или не Господин?» Тогда вышедший ученик гордо поднимал правую руку, подражая учителю, и во всеуслышание провозглашал какой-нибудь «закон»: все теперь должны были выворачивать пиджаки и жакеты наизнанку, или ловить букашек (иногда таких, которые могли хорошенько цапнуть в ответ на посягательство), или поочередно висеть на суку указанного дерева (если кто падал, того забрасывали комками земли, чтобы ему стало стыдно за свои одежды перед учителем и творцами). Случались довольно буйные задумки, вроде такой: одному «рабочему» или «собственнику», избранному «законом», было велено достать ключ из кармана блузы спящего учителя, наложить себе за пазуху мелких камней, затем выбраться наверх, открыть ворота Парка, добежать до ближайшей лавки и попасть камнем в рисунок на витрине (или, на худой конец, в одно из обычных окон), затем вернуться на берег – оставшись незамеченным. Чтобы «закон» исполнялся без праздных уклонений (все уже хорошо понимали значение слова «праздный»), беглеца сопровождал один из «Господ» (разумеется, отнюдь не тот, кто провозглашал «закон»). «Рабочие», не желающие отставать, заводили похожую игру, с вопросами вроде «Можешь съесть эту зеленую букашку – или не рабочий?» или «Можешь сделать вот такой кувырок – или не рабочий?». «Собственники» обычно были зрителями: пользуясь всеобщей увлеченностью играми, они присваивали большую часть учительских подачек, рассаживались вдоль берега и наблюдали, беспрерывно жуя, сплетничая и смеясь. Правда, «Господам» ничего не стоило придумать «закон», который обязывал «собственников» щедро делиться сочными плодами. Но те не унывали, даже когда пустел холщовый мешок – они отдавали его «рабочим» в обмен на лесные находки, а «рабочие» придумывали ему новые применения, которые часто приводили все к тем же позорным травмам.