Амелия. Сердце в изгнании - [36]

Молодая женщина колебалась. Она могла уйти, вернуться к Каролине, сообщить ей, что ее племянник жив и здоров. Однако, исполненная сочувствия к этому мужчине, поза которого свидетельствовала о его безмерном отчаянии, она дважды легонько постучала в дверь.

– Месье! – позвала она. – Эдмон…

– Амелия! – прошептал он, не двигаясь и не поворачивая к ней лица.

– Ваша тетя очень беспокоилась, поэтому я пришла узнать, все ли с вами в порядке.

– Следовало отправить сюда лакея. Зачем же было беспокоить вас?

Не решаясь больше сделать ни шагу, Амелия смотрела на маркиза: теперь ей был виден его суровый профиль.

– Мне так жаль, – вздохнула она, – так жаль, что Софи больше нет. Я любила ее, как родную сестру… Ах, простите меня, никакие слова не могут смягчить боль утраты.

Эдмон пристально смотрел на огонь. Его изможденное бледное лицо выражало страдание.

– Простите мне мою невежливость, Амелия, – внезапно произнес он. – Я больше даже не взгляну на вас, не стану вам докучать. Я дорого заплатил за это безумие – любовь к вам. Да, я чувствую себя виноватым, словно это я сбросил Софи в воды океана. Я не выполнил свои супружеские клятвы: я должен был ее любить и оберегать, однако ничего из этого не сделал. Вскоре после нашей свадьбы я стал мечтать о настоящей любви. И когда вы приехали в поместье, мне показалось, что я ее нашел. Но все это вздор… Амелия, в то утро, когда Софи решила совершить морскую прогулку со своими друзьями на этом проклятом паруснике, я предпочел отправиться на скачки. С какой целью? Чтобы побыть наедине с самим собой, чтобы думать о вас, чтобы вспомнить ваши редкие улыбки, звук вашего голоса. Я никогда не избавлюсь от груза вины, во всем виноват мой эгоизм.

– Маркиз, в том, что случилось несчастье, нет вашей вины. Так же как и моей вины нет в смерти Карла. Но я понимаю: вам тяжело меня видеть. И все же вам не пристало жить в этом скромном домике. Я могла бы устроиться здесь до рождения ребенка. Затем я уеду.

– Нет, об этом не может быть и речи. Мне необходимо побыть одному, в тишине. Отсюда недалеко до моих конюшен, к тому же пару месяцев я буду завален работой. Живите в особняке, Амелия. Я хочу, чтобы вы были устроены, чтобы вам ни о чем не надо было беспокоиться. Моя тетя составит вам компанию, она будет оставаться здесь, сколько понадобится. Я предлагаю вам свое гостеприимство до тех пор, пока вам не разонравится жить в Бельвю. Что касается вашего ребенка, то в этом отношении ничего не изменилось. Я позабочусь о его будущем.

Эдмон говорил быстро, хриплым голосом. Он немного выпрямился в кресле, но лицом к молодой женщине так и не повернулся. Она поняла, что он плачет.

– Вы уверены, что вам так следует поступить, маркиз? – спросила она, растроганная подобной щедростью.

– Я умоляю вас согласиться, Амелия. Я хочу искупить свою вину в смерти Софи, жестокой и несправедливой, но мне нужно знать, что вы в безопасности и окружены заботой. Но вы можете поступать, как считаете нужным.

Амелия тихонько подошла к креслу и торопливо заговорила:

– Императрица оказала мне великую милость и освободила от обязанностей при дворе.

– Тогда оставайтесь. Не бросайте меня, Амелия! – воскликнул он, решительно обхватив ее за талию обеими руками.

Она хотела отступить, но он удержал ее и неуклюже и в то же время нежно прижался лбом к ее округлившемуся животу, где ощущалось биение жизни.

– Не покидайте меня, пусть даже я поклялся больше не любить вас.

Взволнованная, Амелия не смогла удержаться и легонько провела рукой по волосам Эдмона.

– Я не покину вас, – произнесла она. – Я вам это обещаю. А теперь позвольте мне уйти…

Маркиз уступил. Амелия вышла из домика и растворилась в ночи; она ни о чем не могла думать, пребывая в полнейшем замешательстве.

* * *

Заведенный Эдмоном де Латуром жизненный уклад поддерживался в поместье без особых усилий. Все в Бельвю оплакивали маркизу, от фермеров до прислуги. Софи, белокурая красавица, своей приветливостью, пусть даже чаще всего наигранной, покорила сердца местных жителей.

Амелия написала императрице, с тем чтобы сообщить ей печальную новость. В ответ она получила короткое письмо с соболезнованиями от графини Фештетич. Должно быть, Сисси путешествовала.

Судьба прекрасной австрийской баронессы, которая должна была вот-вот разрешиться от бремени, не тревожила никого, ни соседей, ни работников. А весть о том, что теперь поместьем управляет Каролина де Латур, дама из высшего общества, пожилая тетя маркиза, даже обрадовала местных жителей.

Однако некоторых бы удивили ее слова, сказанные утром в один из дней в середине сентября…

– Поведение моего племянника приводит меня в отчаяние, Амелия, – говорила она молодой женщине. – То, что он запирается в том охотничьем домике в глубине парка, – это еще куда ни шло. Но ведь он ни разу не сел со мной за стол! Если мне хочется с ним поговорить, приходится наведываться в его берлогу, где он курит сигары. А ведь я ненавижу запах табака!

– Будьте терпеливы, Нани. Скорбь заставляет его держаться особняком, вы не можете укорять его в этом.

Пришло время сбора винограда, и в краю виноградников бурлила жизнь. Эдмон вставал на рассвете и ложился поздно, вконец изнуренный: он трудился с таким же усердием, что и его работники. Амелия знала это, как знала и то, что при любой возможности маркиз мчался на лошади во весь опор, рискуя разбиться насмерть.