Амбивалентность - [16]

Как тесно на земле людей

И как на небесах просторно.

Подчинена тропе своей,

Рассвета пламенному горну

Подвластна, равнодушно вниз

Глядит и с серебристым шлейфом

Она без паспорта и виз

Дрейфует. И небесным нефом

Земли поруганная плоть

Осенена, лежит печально,

И знает только наш Господь

Её времён грядущих тайну.

Лишь третий ангел вострубит,

Взойдут последние державы,

И сам Антихрист воцарит

В лучах своей поддельной славы.

Он будет горд, он будет смел,

Притворно назовётся Богом

И окунёт земной придел

В огонь и серу чёрным рогом.

Но припадут к нему не все,

Найдя погибель во спасенье,

И там, где свадебно воссел

Нечистый, разорвутся звенья

Семей, привязанностей, лет,

Забудут люди стыд и совесть,

И чёрным станет белый свет,

Окончивший земную повесть.

Тишина

Из немоты распятого сознанья

Рождается знаменье тишины,

Желанной, будто первое свиданье

Иль окончанье длительной войны.

Так обаянье тишины заветно,

Как омута тяжёлая вода,

Её глухая толща беспредметна,

Ровна, прозрачна, как поверхность льда.

Она приходит и хоронит звуки

В своей неприхотливой простоте,

Её объятья мягки, многоруки

И равнодушны к пошлой суете.

И в тишине, наивной, словно нежность,

И неподкупной, словно божество,

Так хорошо своё сознанье нежить

И с вечностью вынашивать родство.

«Странники мы, пилигримы небесные…»

Странники мы, пилигримы небесные,

Наше Отечество на небесах,

Но единицы воссядут одесную

Бога Отца. Революций в умах

Было и будет, увы, нескончаемо, —

Ищут бессмертия люди во мгле.

Лишь на земные направлены чаянья,

Души людские томятся во зле.

Есть у всего и причины, и следствия,

Каждое слово — в копилку судьбы.

Жить без обид и по правде уместнее,

Но человечки — амбиций рабы.

Где же величие? Прахом недавняя

Грозной империи сгинула мощь,

Временем в пыль сметена и раздавлена.

Разум людской беспросветен и тощ,

Но кошельки раздувает от важности,

Блещут лохмотья в величии грёз.

В душах — пустырь, и в пустой эпатажности

Тащится жизни нагруженный воз.

Он до могилы скрипит и колышется,

Гнутся рессоры, поклажа тяжка,

Лишь о земном сожаления слышатся.

Битого жизнь не ценнее горшка,

Коли небесное нам заповедано, —

Здесь мы скитальцы, изгои вовек…

Но небеса нами с лёгкостью преданы.

Чем же гордиться тебе, человек?

Чем ты велик, что имеешь из ценностей,

Если костяк твой рассыплется в прах?

В Бога-Отца ты не веришь из лености,

Жить собираясь в далёких мирах,

Рвёшься в просторы, которых не ведаешь,

Знаний условных имея багаж…

И на нажитые немощи сетуешь,

А не на то, что свой разум отдашь

Вместе с душою легко за серебряник,

Дух обменяв на пустяшный уют,

Имя святое положишь на жертвенник,

Если за имя полушку дадут.

Странники мы, пилигримы небесные,

Наше Отечество на небесах.

Но единицы воссядут одесную

Бога Отца.

«Мой детский разум полон ностальгии…»

«Сами себе делаем и плохо, и хорошо» — Прасковья Васильевна Шухтина, моя бабушка, Царствие ей небесное.

Мой детский разум полон ностальгии

По милым, но потерянным местам:

Глухим селеньям Родины-России,

По канувшим в безвременье верстам,

По тройкам, что несутся в вихре снежном

С мелодией забытой бубенцов,

Протяжным песням, жалостным и нежным,

И праведному быту праотцов,

Наличникам резным на окнах изоб,

Петушьим крикам в заревой тиши,

По молодецкой удали… Не вызнать

Врагу вовеки непростой души

Великого и мудрого народа,

Дружившего с землёю и сохой

Под синим омофором небосвода,

Под Божьим оком и Его рукой…

Тоскую по культуре русской речи,

Утраченной на затяжной войне,

Вот-вот умру от трусости овечьей,

Что не понятна в русских людях мне.

Скороговорки величальных гимнов,

Елей фальшивый в уши льющих вновь,

Помпезно заглушают крик: «Я гибну,

Я — Русь твоя, я — жизнь твоя, я — кровь,

Я — преданная мать, и в поруганье

Моём повинны милые сыны,

Что как иуды дарят мне лобзанья,

Продав просторы собственной страны!»

«Дети хамов и внуки бандитов…»

Дети хамов и внуки бандитов,

Трёхгрошовый наследный бомонд…

Русь отребьем на голову бита,

Ей доселе с народом везёт.

Нет нигде краше русских просторов,

Разудалее эпоса нет,

И, меж тем, небывалей позора

В наше время не видывал свет.

На богатой и тучной равнине

Лихо празднует полный триумф.

Оттого сердце плачет и стынет

Посреди этой оперы буф,

Где суфлёры диктуют наречья,

Где статисты крепки общаком,

Где разменена честь человечья

И не стыдно прослыть дураком,

Лишь бы горе не лезло чужое

На враньём затуманенный взор,

Что не скорой всеобщей бедою

Будет смыт этот русский позор,

А напротив, грядёт возрожденье

И победа над лихом грядёт…

У меня от вранья несваренье.

Как услышу: «Россия, вперёд!»,

Так опять представляю карманы,

Где звенит злополучный бюджет,

Что гребут и гребут деньгоманы,

Власти быдла храня пиетет.

А державные наши двойняшки,

Покорители нановершин,

Из России сварганили Рашку,

Что весь мир то страшит, то смешит.

Трупоедам Холокоста

Вновь снится мне чужая боль и крик чужой,

Вот я иду чужой тропой, чужой судьбой,

И вновь горит огнём душа и хлещет гнев,

И пули пчёлами жужжат, и нараспев

Летит-поёт, поёт-летит над полем смерть,

А я совсем её не жду, мне умереть

Никак нельзя, — я мщу за тех, кто пал в бою,

Кто метил к чёрту на рога, теперь — в раю.

А мне ни рай, ни ад во сне не превозмочь,

Как нить из прошлого, — ко мне вся эта ночь

Клубком колючим подкатясь, скребёт во тьме