Амбивалентность - [13]

О собственной душе не беспокоясь.

Но мечется в бреду его душа,

Она ведь по рожденью — христианка,

А злоба душит, не даёт дышать,

И расслабляют наркота, да пьянка,

Когда нет дела всем ни до кого.

Как достучаться до бесславно падших,

Кто думает, что эта жизнь — прогон,

А дальше лишь могила? От уставших

Терпеть распад «подобия» небес

Ещё струится Божеская милость,

Но уж воссел в земных пределах бес,

И жало недоверия вонзилось

В сердца, что от спасенья отреклись,

И ужас запустения повсюду

Затмил собою голубую высь

И времени ускорил амплитуду.

Кликуши мечут бисер тайных слов,

Наперебой врут колдуны и маги,

А гибнущей Земли тревожен зов.

Глупцы ж полны бравады и отваги.

Но воздуха за деньги не купить,

Не «отмолить» деньгами преступлений,

И невозврата тоненькая нить

Вот-вот порвётся. Сколько поколений

Ещё успеет в вечность прорасти,

Никто не знает, всё в руках у Бога.

Но мы в конце находимся пути

И нам не увидать Его чертога.

Мы в адовом закружены котле

И доживаем вопреки препонам,

Где честный, как удавленник в петле,

А вор с бандитом встали над законом.

О, как темна вода во облацех!

О, как черны сердца в подлунном мире…

Кривлянье, лицедейство, пошлый смех

И пустота. Моей негромкой лире

Недолго здесь надорвано звучать.

Живые, позавидуете мёртвым,

Когда чертей восторжествует рать

В краю рабов особенного сорта.

Их выводили долго, не спеша,

Под флагами злокозненной свободы,

Где каждый жил, не воздухом дыша, —

Кровавым пеплом. И леса и воды

Здесь поглотили множество разлук,

Земля наелась человечьей плоти,

Сама приняв бессчётно слёз и мук, —

Другой такой вы точно не найдёте!

Здесь чествуют и славят палача,

Хоронят с помпой пьяницу и вора,

Здесь друг на друга близкие стучат

И верят не в Спасителя, а вздору,

Что выдаёт за правду гороскоп,

Здесь приговоры есть для невиновных…

Будь у меня чугунно-медный лоб,

Я им в набат забила бы. Но полно,

Услышат ли, коль спячка на века?

Лишь плоти зов понятен для невежды.

Увы, мелеет вечности река,

А вместе с тем всё призрачней надежды,

Что, возродясь, восстанет из глубин

Могучий дух бескрайнего величья

Народа, что пропал, как исполин,

Хлебнувший влаги из следочка птичья.

За жизнь свою не дам и пятака,

Поскольку не живу, а существую.

Да и пятак давно у дурака

Здесь заменён на денежку другую.

«Ты безумен ветер, ты безумен!»

Ты безумен ветер, ты безумен!

Катишь в небе чёрные валы,

Словно горлом выдохнул Везувий

Тучи пепла и великой мглы.

Ты уж не щекочешь, не фасонишь,

Шелестя задумчиво листвой,

Ты клубами пыль и сучья гонишь,

С шумом пролетая надо мной.

Вот ещё чуть-чуть и я, наверно,

Закружу в безумии хмельном…

Говорят, имею норов скверный

И могу соперничать в одном

Я с тобой — в необоримой тяге

К непокою. И в борьбе со злом

Мчу, едва проснувшись, по бумаге

Тоненьким серебряным стилом.

Змеелов

По профессии я — змеелов.

Мои руки в рубцах от укусов.

Как на дудочки тоненький зов,

Я иду, я не праздную труса,

Я вступаю в контакт непростой

С удивительно ласковым гадом,

Кто, обвив меня сильным хвостом,

Сдобрить кровь мою силится ядом.

Глаз его — в бесконечность дыра,

Рот его — два смертельных касанья.

Из холодного цедит нутра

Он великий восторг обладанья.

Он красив неземной красотой,

Он понятен и близок немногим,

Запредельною смертной тоской

Он скуёт моё сердце, и боги

В час любовного танца на миг

Остановят земное движенье,

Из молчания вычленив крик

И мучительной тьмы выраженье…

«В соловьино-сиреневой рани…»

В соловьино-сиреневой рани

Просыпается мой уголок.

На окне полыхают герани,

Солнце бьётся в лепной потолок.

Голос пробует ветер залётный,

Шелестит молодою листвой.

Петушиный привет беззаботный

Звонко в утро летит над избой.

Аромат выдыхает цветенья

Первоцветами залитый луг…

Я опять обретаю рожденье

В этом мире потерь и разлук.

Я опять восстаю из пучины

Равнодушного долгого сна,

Где иные гнетут величины,

И в безвременье тонет весна.

И, толкаясь бездумной рекою,

Алым соком вливаясь в гортань,

Жизнь моя с этой новой весною

Птицей рвётся в небесную рань.

О вечном

Памяти протоиерея Стефана, настоятеля храма во имя Михаила Архангела и Великомученицы Екатерины, что «на Девичке».

Звенят за гранью тишины

В глуби небесной колокольцы,

Их голоса едва слышны.

Напевно, словно богомольцы,

Они поют о тех, кто мал,

Кто в этой жизни не был первым,

Скитался, мыкался, страдал,

Кому-то действовал на нервы

Своими бедами, подчас,

Но из последнего делился

Столь незначительным для нас,

Что в изумлении дивился

И тот, кто принимал дары,

Мол, вот — образчик скудоумья…

Да, в наши правила игры

Их не вписать. Мои раздумья

Мирского вспять не повернут,

И я бываю небезгрешна…

А колокольцы тут как тут,

Звенят и плачут безутешно.

Они звенят по тем, кто жил,

Уйдя за кромку незаметно,

А здесь лишь Господа молил

За нас, да плакал безответно…

По мне раздастся ль этот звон

Когда-нибудь, пронзая память

И нарушая чей-то сон?

Как сердце от тоски избавить

И невозвратность победить?

Но человек нищает духом,

А времени непрочна нить…

И я своим неверным слухом

Ловлю неясный робкий звук,

Что душу мне в ночи тревожит,

Как доказательство разлук,

Но Веры вычерпать не может…

Звени, небесная капель!

Слезами утолённый пламень,

Лети за тридевять земель,

Чтобы заплакал даже камень…

В канун Крещения

Метельным росчерком зима