Алый камень - [24]

Егорышев по-прежнему улыбался. Щеки у него горели.

— Может, кто-нибудь желает выступить? — после паузы осведомился Лебедянский.

Желающих оказалось много. Первым взял слово комсорг Степанов. Он признал, что воспитательная работа среди молодежи в отделе ведется недостаточно, и обратился к Егорышеву с призывом покончить с ненормальным образом жизни, вредящим здоровью, и как можно скорей вернуться к семье.

— Впрочем, — неожиданно закончил Степанов, — семья — это дело сложное. Тут трудно давать советы. Особенно посторонним…

Зоя Александровна назвала заключительные слова Степанова беспринципными.

— Это кто же посторонние? — возмущенно спросила она. — Нет, Степанов, мы для Егорышева не посторонние. Мы коллектив, он член этого коллектива и никаких секретов от нас иметь не должен. Именно в этом и заключается коммунистическая мораль. И такое собрание, как у нас сегодня, возможно только в нашем обществе, которое идет к коммунизму. Мы все должны быть друзьями и товарищами. Нет, Степанов! Пусть Егорышев объяснит нам, почему он бросил жену!

—Что его спрашивать! — сказала молоденькая машинистка Леля. — Известно, почему они бросают. Нашел помоложе и бросил.

— Это еще не факт, — буркнул экспедитор Корабельников. — Может, как раз наоборот, она ему изменила. Женщины в этом смысле бывают просто исключительно бессовестными. Я бы лично тоже с этим не стал мириться.

— Не обязательно причиной является измена, — задумчиво и ласково возразил толстенький лысый инженер Кудрявцев и взглянул на Егорышева выпуклыми, тоскливыми глазами. — Вы нам откровенно объясните, Степан Григорьевич. Мы все тут люди взрослые. Физиологические моменты тоже очень часто определяют прочность семьи. И тут уж ничего не поделаешь.

Машинистка Леля фыркнула в платок. Лебедянский постучал по столу карандашом.

— Я вас не понимаю, Егорышев, — сказал Кудрявцев, — почему вы молчите? Стесняетесь, что ли? Так это глупо. Правильно заметила Зоя Александровна, тут все свои. Встали бы, понимаете, рассказали откровенно, что у вас получилось с женой, на какой почве охладели, смотришь, мы бы вам что-нибудь посоветовали. Одна голова хорошо, две лучше, а у нас целый коллектив. Серьезно, Егорышев, давайте рассказывайте, а то уже поздно…

Егорышеву было холодно. Он чувствовал себя раздетым. Ему было очень неудобно и стыдно.

— Он не желает нам отвечать, — сказала Зоя Александровна. — Он ведет себя просто вызывающе. Таким людям не место в нашем коллективе. Я предлагаю поставить вопрос перед отделом кадров о дальнейшем пребывании Егорышева в управлении.

— Ну, это уж вы слишком, — недовольно поморщился парторг Федоров, который сидел все время, опустив голову и вертя в руках карандаш. — — То, что случилось, конечно, неприятно, но ничего такого раньше с Егорышевым не случалось. Я предлагаю объявить ему выговор и покончить на этом.

Федорова поддержали Степанов и Абрамцева.

— Да разве дело в административном взыскали? — укоризненно сказал Лебедянский. — Мы собрались здесь, чтобы поговорить по душам, как близкие друзья. Большая неприятность случилась с Егорышевым. Ему сейчас тяжело. Зачем же мы будем еще ему портить личное дело этим выговором? Я убежден, что он и так все понял. Он, конечно, понял, что мы все стремимся не наказать его, а просто понять и, может быть, поддержать. Никаких выговоров объявлять мы не будем. Пусть товарищ Егорышев хорошенько подумает о том, что он здесь услышал, вот и все. Вскоре я хочу поручить ему важную работу. Надеюсь, он выполнит эту работу так, что нам больше не придется обвинять его в безразличии к коллективу. Что касается семейных дел, то я надеюсь, что товарищ Егорышев решит их в полном соответствии с нашей чистой и гуманной коммунистической моралью.

— Правильно! — облегченно сказал Долгов, и все сразу задвигались и заговорили вполголоса.

— Может быть, вы что-нибудь пожелаете сказать, Степан Григорьевич? — ласково обратился к Егорышеву Лебедянский.

Егорышев встал. Он успокоился, ему только по-прежнему было холодно и хотелось пить.

— Я насчет отпуска, — кашлянув, сказал он. — Вы обещали на собрании разобрать мое заявление.

— Это все, что вас сейчас интересует? После всего, что произошло? — спросил Лебедянский в наступившей тишине.

Егорышев не ответил.

Евгений Борисович нахмурился и сложил в папку листочки протокола.

— Можете расходиться, товарищи, — сказал он и скрылся в своем кабинете.

Егорышев направился к двери.

— Вам, голубчик, повезло, — сказал инженер Кудрявцев. — Был бы на месте Лебедянского Коркин, начальник управления, от вас бы только перья полетели. Он в вопросах морали зверь! А Евгений Борисович душа человек. Либерал!

В коридоре Егорышева остановил парторг Федоров. Это был молчаливый человек с наголо остриженной головой и тихим голосом. До войны он был лесничим, но простудился во время наводнения, заболел туберкулезом и вынужден был навсегда расстаться с лесом. Наверно, он так же, как Егорышев, тосковал о своих зеленых питомцах и тяготился скучной работой в управлении.

— Зачем тебе так срочно отпуск понадобился? — спросил Федоров. — Ты в заявлении пишешь, что уезжать собрался?