Алюта — воздушный слоненок - [24]

У него гулко билось сердце. Так, наверное, бьется сердечко у птенца, когда он, еще не умея летать, вдруг выпал из гнезда, а чья-то чужая и страшная рука подняла его и посадила на место.

Троллейбус шел все быстрее и быстрее. Травку выбрасывало из колеса. Ему казалось, что дорога притягивает его к себе. Он запрятал руки и ноги за толстую шину, чтобы только как-нибудь удержаться и не выпасть из своего домика. Скоро Травка почувствовал, что его уже не выбрасывает. Троллейбус будто бы согласился: едет мальчик, ну и пусть себе едет.

Травка отдохнул, сердце у него перестало биться так сильно. Он решил расположиться поудобнее: уселся на резиновую шину, спустил ноги и стал осматриваться вокруг. Из-под колес троллейбуса вырывалась серая дорога. Если смотреть под самые колеса, она казалась быстрой речкой, которая с шипением мчится куда-то назад. Дальше шоссе текло спокойней и, наконец, тихо-тихо уходило к самому небу.

Наверное, троллейбус давно уже прошел два километра, но продолжал все так же, без остановок, итти вперед. Справа и слева неслись столбы, деревья и домики в садах. Они неслись тоже назад, не отставая от дороги и не перегоняя ее. В небе шуршали воздушные велосипеды и рокотали самолеты. Вдали плыло несколько дирижаблей. Они летели в ту же сторону, куда шел троллейбус.

Прямо перед Травкой болтались две толстые веревки. Они мешали ему смотреть и ударяли его по ногам. Раз веревка даже мазнула его по щеке. Травка рассердился, поймал ее и замотал за какой-то крючок. А другая веревка так и осталась болтаться.

Но как раз эта самая веревка и спасла Травку от несчастья.

Авария троллейбуса

Травка уже давно ни за что не держался. Вдруг троллейбус внезапно ускорил ход; шина, на которой сидел Травка, вырвалась из-под него, и он полетел в воздух. Хорошо, что он успел схватиться за веревку, а то он обязательно расшибся бы о твердый дорожный асфальт.

Травка повис на веревке. Он хотел вернуться обратно в свое гнездо. Он барахтался, перебирал ногами, стараясь делать в воздухе самые большие шаги, но ему никак не удавалось дошагнуть до колесного обода. Наоборот, его постоянно относило назад и иногда поднимало так высоко, что он видел в окне маму с Алютой и заметил даже, что они весело разговаривают. Он закричал, но голос у него ослабел от испуга и совсем не был слышен из-за шума ветра и троллейбусных колес.

Водитель троллейбуса с удивлением поворачивал ручки контроллера. В моторе не было тока. Машина катилась под гору сама собой.

„Что такое? — подумал водитель. — Неужели на Москваленстрое продолжается авария? Неужели не удалось еще победить горячую реку? И снова понадобилось наше электричество?.. Да нет, быть этого не может! Нас бы предупредили. Неужели у меня радио испортилось?“

Он повернул выключатель радио, который находился у него в кабине. По радио были слышны голоса.

— Нет, и радио работает, — пробормотал водитель. — Это авария в моей машине.

И действительно, троллейбус скатился с горы, прошел немного по ровному шоссе и сам собой остановился.

Водитель выскочил из кабины. Перепуганные пассажиры прильнули к окнам. Водитель заглянул на крышу троллейбуса. Веревка одного из шестов, похожих на удочки, была туго натянута, шест был пригнут к самой крыше.

„Что же это за рыбка попалась? — подумал водитель. — Она так, пожалуй, и удочку утащит с крыши“.

Он обежал троллейбус и увидал Травку. Травка запутался в веревке и никак не мог освободиться. Водитель рассердился. Он закричал:

— Так вот это какая рыбка! Оказывается, это мальчишка-шалун! Безобразник!

Травке было все равно. Пусть его называют безобразником или даже еще как-нибудь. Только чтобы скорее освободили от веревки. Веревка резала ему руки и бока. Во время хода троллейбуса его несколько раз больно ударило о кузов машины.

— Я не нарочно, — проговорил Травка. — Снимите меня, пожалуйста, товарищ.

— Нет, так и виси теперь, — сказал товарищ очень сердито, а сам схватил Травку снизу за ноги, высоко поднял его кверху и добавил: — Разматывайся скорее. Да как же ты попался на удочку-то? Карась!

Травка освободился от веревки, и ему почему-то стало очень обидно, что его назвали карасем. Когда водитель поставил его на землю, он сказал, потряхивая оцепеневшими руками:

— Я вовсе не карась. Я — Травка.

— Ну, конечно же, Травка! Он, конечно, он! — вскрикнула мама и схватила на руки своего сыночка. (Когда внезапно остановился троллейбус, она вышла вместе с другими пассажирами посмотреть, в чем дело, и вдруг увидела Травку прямо перед собой).

Другие пассажиры окружили маму и ее сына. Мама прижимала к себе Травку. Он был теплый, только щечки холодные. От него пахло, как всегда, мылом и теплыми волосами. И еще пахло бензином и пылью. Это был ее Травка, ее маленький сын.

Вокруг столпились пассажиры. Мама еще в дороге рассказала им, что ищет своего пропавшего мальчика. И теперь они радовались вместе с нею. Из троллейбуса вышла Алюта. Она тоже хотела обнять Травку, но мама ей не давала. Она повторяла без конца:

— Недаром я поехала сюда разыскивать сына. Я же знала, я же знала, что он здесь!

— Нет, мамочка, ты не знала, — перебил ее Травка. — Вот я действительно знал, что ты едешь в троллейбусе. Если бы ты знала, ты давно попросила бы вожатого остановить машину. А то я весь исстукался об нее.