Алые маки на серых скалах - [38]

— Да, на созданные по инициативе Ленина первые пулеметные курсы Кремля рекомендовал Новикову я. Девушка провоевала в Особом Московском военно-заградительном отряде против белобандитов около года. Я ее и записывал туда добровольцем.

Слово за слово, и Никита Сергеевич рассказал Камо все, что сам знал о Новиковой: «кремлевский курсант» звучит как звание, и она с достоинством его носит. Товарищи ее очень уважают, зовут Ван Ванычем и никакой вольности при ней не допускают. Аня старается оправдать доверие и надежды тех, кто поверил в нее и рекомендовал. Очень ответственно относится к своему делу.

— Пригласите ее, пожалуйста, сюда сейчас, — попросил Камо.

В тот же час Туляков вызвал Новикову Аню в Московский комитет. Увидев вчерашнего гостя Ленина, Аня улыбнулась ему как старому знакомому.

— Курсант Новикова прибыл! — звонко отчеканила она и вытянулась перед бывшим своим командиром Туляковым по всем воинским правилам.

— Видите, товарищ Камо, как она привыкла к своему прозвищу «Ван Ваныч»? Говорит о себе в мужском роде: «прибыл», — засмеялся Туляков.

Аня не смутилась. Подтянутая, красивая, она держалась с достоинством. И это понравилось Камо.

Когда Туляков оставил их наедине, Камо объяснил Новиковой причину вызова в МК. Он понял, какого она склада характера, и приступил к разговору без всякого дипломатического подхода.

— Давайте говорить прямо: это смертельно опасное дело.

Аня удивленно подняла на Камо глаза: разве на фронте не то же?

— Пасть в открытом бою — одно, а здесь — другое, — поспешно перехватил ее мысль Камо. — Многие разведчики погибают бесследно, в таких обстоятельствах, что Родине остается неизвестен их подвиг…

— Разве ради подвига и славы мы стоим насмерть? Много могил неизвестных солдат холмиками поднимаются после боя! — Аня нахмурила брови: говорить о таких вполне понятных вещах не хотелось.

— Быть под огнем каждый час, носить маску день и ночь…

— Под огнем быть — мне не привыкать. Смертью меня не запугаешь. А вот носить маску — не в моей натуре: я привыкла прямо в лоб!

— А как же мы без хитрости обнаружим и обезвредим тщательно замаскированных, изворотливых агентов империализма? У нас должна быть своя надежная разведка, действующая ради великой революционной идеи? Здесь «прямо в лоб» не годится! — возразил Камо. — Четыре раза жандармы приговаривали меня к смертной казни, и все-таки я их перехитрил. Видите, жив?

Да, Аня это видела. Этот человек со строгими чертами лица, внимательными темными глазами внушал ей доверие.

Камо говорил о понятиях, до сих пор чуждых образу мыслей Ани. Но она понимала их важность. Только сумеет ли сыграть роль, как заправская артистка? Хватит ли у нее терпения жить бок о бок с врагами, сидеть с ними за одним столом, пить кофе, а если понадобится — то что-нибудь покрепче, и при этом улыбаться? Сумеет ли притворяться, лгать? Во имя революции должна, обязана! Сам Ленин предложил создать такой отряд, значит, он необходим.

— Расскажите, Новикова, о себе, о своей семье поподробнее. Мне необходимо о вас все знать! — попросил Камо.

Аня задумалась. О чем рассказывать? Когда она вступила в Красную Армию? Так об этом Туляков, наверное, уже сообщил? Аня подняла глаза на Камо, как бы пытаясь понять, почему именно с нее тот начал отбор в Особый отряд.

— Туляков вас хвалил, но мало что рассказал. Рекомендовал же вас Владимир Ильич, — как бы отвечая на ее незаданный вопрос, сказал Камо.

— Сам Владимир Ильич?

— Он.

Аня силилась, но не смогла сдержать улыбку. При этом удивительно привлекательными стали ямочки на ее округлых щеках. И чтобы как-то скрыть свое смущение, стала рассказывать:

— Родилась я в деревне Гостеевке Козловского уезда. Слыхали о таких местах?

Камо отрицательно покачал головой.

— То-то и оно… Глухомань беспросветная! До неба — высоко, до царя — далеко. Так было и с дорогами из деревни в уезд, так было и с людским горем. Всему голова была сельская знать: поп да лабазник, кулаки да урядники…

Аня остановилась. Зачем она все это говорит? Кому интересно знать о Гостеевке, когда вся Россия была такова? Надо просто сказать, что отец ее, Тимофей Ильич, которого звали в деревне не иначе, как Тимка, или Тимошка, всю жизнь работал батраком у соседа Пантелея Митрофановича, владельца огромного хозяйства…

Там же работала и вся семья Новиковых. Младшие пасли гусей и свиней, чуть постарше — стадо. Мать и тетка, сестра отца, день-деньской ломали спину в скотной богатея. Сама Аня помогала матери и в доме, и на поденщине. Одна старая бабуля, мать отца, по чужим людям не ходила…

Сколько Аня себя помнила, всегда зимой не хватало в доме хлеба, не все дети имели валяные сапоги, шубы, выходили на улицу по очереди. Когда началась война с германцем, отца взяли в солдаты.

— Ушел корми-и-иле-ец на-а-аш! — протяжно заголосила мать, а за ней — бабушка с теткой.

Аня кусала губы: жалко было отца… Его могли ведь убить!

Но семье повезло: отца лишь ранило в ногу. Он вернулся в село, опираясь на костыль.

— Шабаш! Теперича мы знаем, почем фунт лиха! Нас теперича на мякине не проведешь! — сразу же заявил он.

Вскоре выяснилось окончательно, что именно хотел сказать людям Тимка. И не просто Тимка, теперь уже хромой Тимка.